Тарантул

Совсем не просто быть человеком.

Москва встречала напряженным гулом, индиговым смогом над автомобильными заторами, суетным столпотворением у вокзалов, бесконечными торговыми рядами и ларьками, трамвайным трезвоном, ободранными за зиму зданиями, площадями, замытаренными мусором, тлением, ложью, воровством власти, нищетой народа, национальным позором, общим безумием, углублением экономических реформ, диалектическим законом единства и борьбы противоположностей...

Мой друг, тщательно выбритый до порезов, жующий кофейные зерна, счастливый, дурачился, кричал, пел, у светофоров приглашал пугливых девушек любить его, декламируя им стихи.

Наконец мы подкатили к невзрачному и обшарпанному зданию. Я не хотел идти туда, мне было хорошо в колымаге, она защищала меня от суеты долгого первого дня, да Серов настоял - хотел, чтобы я, видимо, увидел миг его удачи. Миг удачи - и долгая человеческая жизнь.

По узким, пропахшим бумагой и казеиновым клеем коридорам сновали служащие. Их шагов не было слышно - на полу лежали толстые ковровые дорожки. Не от нашей ли "Розы Люкс"?

Спотыкаясь об их чрезмерную ворсистость, я поплелся за другом. Тот нарочито высоко поднимал ноги, и от этого его движения походили на механические, как у бойца при полной ратной выкладке.

У одной из бесконечных стандартных дверей мы приостановились. Поэт поправил галстук и шагнул в кабинет.

Маленькая каморка была заставлена столами, стульями и полками, те в свою очередь были завалены продукцией издательства и прочей макулатурой. В этом бумажном хламе жил плюгавенький человечек. Он раздрызгано вскочил с места и долго жал руку областному пииту, выходцу из народных недр, так блеял человечек, есть, есть ещё самородки у нас, выражающие свои глубинные, неординарные движения души, убедительно отражающие общенациональные стремления к гуманистическому примирению...

Это был словесный понос. Я заскучал. Серов мычал нечто неопределенное, он потерял чувство юмора, ему все это нравилось. Он мелко переступал с ноги на ногу и потряхивал головой. Во всей этой сцене было нечто эстрадное.

Я присел на подоконник. На двери висела знакомая мне реклама: стюардесса призывала летать самолетами Аэрофлота.

Я вспомнил утро, себя в нем, угарного Саню в этом утре... Мне помешали вспоминать - мешал голос, с визгливым фальцетом выговаривающий:

- Ну, голубчик, поймите, я не спорю, строчка прекрасна, она удивительна по своей э-э-э... семантике, но в ней нет смысла...

- Как это нет смысла? - удивлялся Сашка. - "Капканы аплодисментов, как холостые выстрелы".

- Вот! Прекрасная строчка, однако... Капканы - это э-э-э... капкан орудие для ловли этих самых мышей, да?

- И крыс, - сказал я.

- Что? - поэт нервно листал страницы будущей книги.

- Вот именно, молодой человек, именно, - обрадовался редактор. - И крыс!.. А тут аплодисменты!.. И ещё выстрелы?

- Холостые, - зло уточнил их творец.

- Господи! - всплеснул ручками человечек. - Кто из нас знает, какие выстрелы холостые, а какие нет?

- Что? - спросил мой друг. - А почему это стихотворение не пойдет?

Тут я заметил, что костюм моего товарища совсем не новый и не модный, и Серов из него давно вырос.

- Это? - редактор натянул очки. - Право, не знаю. Это решение заведующего. Но все это не принципиально, голубчик. Не принципиально! Вы потом поймете... Книга же есть! Есть!

- Што?! - прошипел мой друг и резким движением сорвал галстук-удавку. - Черта лысого - книга!

- Вы не правы, не правы! - подпрыгнул человечек. Обут был в мягкие войлочные тапочки. - Вы должны понимать: существует определенный спрос... э-э-э... общественное мнение... в конце концов, рынок...

- Р-р-рынок! - взревел на все издательство поэт.

- Мы вам добра желаем, голубчик, - со страхом отшатнулся редактор. Идем вам навстречу: Договорчик!..

- Договорчик! - выходец из народных недр потрошил рукопись. - В гробу я вас всех видел. Вместе с договорчиком, крысы канцелярские!

- Ну знаете? - человечек сдернул очки. - Ваше поведение... э-э-э... неэтично... О чем буду вынужден доложить.

- У-у-у, стукач! - рявкнул стихотворец и шагнул в сторону своего оппонента.

Запахло скандалом. Все было так мило... Впрочем, версификатор и его редактор находились в слишком разных весовых категориях. Правда, смотрели они друг на друга с такой лютой ненавистью... С такой ненавистью можно глядеть только на врага, которого немедленно надо уничтожить. Иначе - он уничтожит тебя.

Несколько опешив, я взял Саныча за руку, чтобы тот случайно не прибил противника. Папкой со своими слишком своеобычными стихами.

- Суки позорные! - кричал мой друг, - купить хотите! А я не продаюсь. Ха! Я вам пришлю Анджелу, вот она, мастерица, отмастерит вам своей пилой и всей душой, ха-ха!

- Какая Анджела с пилой? - окончательно потерялся человечек. - Это черт знает что?.. Я требую уважения...

- Мы водку не жрали, чтобы уважать!

- Я с вами отказываюсь работать.

- А я с вами!

- И прекрасно, - редактор уткнулся в очередную рукопись.

- Отлично! - хрястнув дверью, поэт с проклятиями куда-то умчался, как ветер.

- До свидания, - сказал я. - Я знаю, какие выстрелы холостые, а какие нет.