Тарантул

- Куда все торопятся? - удивляюсь. - И краснострелочники? И фабричные? И ты?

- В счастливое будущее, Чеченец, - усмехается. - Все хотят получить счастье. В полном объеме.

- Я тебя не понимаю?

- И не надо тебе, милый, ничего понимать.

- Почему? Я любознательный.

- Чтобы в гробу лежали кости, надо поставить крест, - и дымная вуаль таинственности плавает перед её целеустремленным лицом.

Черт знает что! Какие-то игры в жмурки. Какая разница, когда сыщется эта проклятая дискета - через день или через сто лет? Для меня, например, никакой. Лучше через сто столетий. Подозреваю, этот срок не устраивает ни одну из трех заинтересованных сторон.

Ситуация сама по себе и смешна, и нелепа: компакт-диск один, а желающих им владеть намного больше. Что делать? Единственный выход распилить компьютерный кругляш на три равные части и одарить всех жаждущих и алкающих. Представляю, как вытянутся их рожи?

- Смех без причины - признак дурачины, - говорит Вирджиния.

- Извини, - каюсь я, понимая, что и на самом деле скалюсь, как ослик на морковку. - Вспомнил анекдот.

- Расскажи, не таи, - не верит.

И я ведаю байку о мужике, который проявил удивительное мужество, когда спас ребенка, упавшего с парохода в реку. Ах, какой герой! Ах, какой герой! - кричали все на палубе. А мужик утерся и цедит сквозь зубы: Знал бы, какая блядь меня толкнула в воду, убил бы!

Вирджиния смеется: героизм поневоле страшнее атомной бомбы. Не нужен нам героизм, товарищ Иванов, требуется кропотливая и спокойная работа на благо отчизны. То есть, не понимаю я. Тогда Варвара Павловна, как учительница, вновь начинает растолковывать суть своего предположения. Я, на её взгляд, лучше других знал отчима и мне необходимо каким-то чудесным образом угадать потайное местечко.

Чаще всего человек действует по шаблону - прячет, к примеру, американские доллары в собрание сочинений Л.Н. Толстого, немецкие марки - в тома А.П. Чехова, манаты - в "Поваренную книгу", а отечественные рублики в книги Джека Лондона... я искренне верю во всю эту галиматью, Вирджиния смеется, оказывается она так шутит, и продолжает: но встречаются люди, мыслящие неожиданно, варианты их поведения практически невозможно просчитать и тогда можно взять родственника, в данном случае, усопшего и прибегнуть к помощи специалистов по психоанализу и гипнозу.

- Родная моя, - укоризненно замечаю. - Сколько можно повторять, никакого отношения...

- И тем не менее...

- И меня, как собаку Павлова?

- Тебя, как кролика. Это не больно, дурачок, - улыбается. - Это как сон...

- Тьфу! - говорю в сердцах. - Зачем тогда таскались в гости к матери и дальше?..

- Так надо, - получаю вполне конкретный ответ.

- И когда, блин, эксперимент?

- Завтра, если ты не возражаешь.

Я фыркаю: какие могут быть возражения? Я, как тот мужик на пароходе, хошь-не хошь, а когда концентрированный пинок под зад, то уж невольно ковырнешься в мутную воду отечественного Ганга, где блажит несчастное дитя.

- А если не проснусь? - проявляю интерес к своей биохимической субстанции.

- Прекрати.

- А если проснусь, но идиотом?

- Как может идиот стать идиотом! - теряет терпение Вирджиния.

- Спасибо, ты добра ко мне, - целую руку. - Всегда подозревал, ты высокого мнения о моих умственных способностях.

- О, Господи! Прости мя грешную! - и лупит перчаткой по моему уху.

Я сопротивляюсь - джип юхтит на ледяной трассе, как металлический короб с промороженными цыплятами, каковой вывалился из трайлера, следовавшего рейсом Бостон - Засрацк.

Мы, люди, полоумно вопим - встречные грузовики, идущие из Засрацка в Бостон, подают возмущенные сигналы, мол, что за пляшущие коленца, мать вашу так, здесь вам не дистиллированное USA, а инфицированная выбоинами и рытвинами, родная, блядь, трасса смерти.

Неизвестно, поставила бы шоферня на нашей с Вирджинией могилке крест, да нам свезло - джип скатился на проселочную дорогу. Попрыгав на кочках, автомобиль как бы неожиданно заглох под пушистой елью. С её мощных и красивых лап сошла снежная лавина, холодная плотная пыль покрыла окна и мы оказались в затемненном и загадочном пространстве.

- Как в юрте, - сказала Вирджиния.

- Ааа, попалась, чукча, - и приблизил свое лицо к её.

- Э-э-э, чукча, чего тебе надобно?

- Тебя хочу, чукчу?

- Как? Прямо здесь?

- А почему бы и нет? - Видел её напряженный влажный зрачок, отражающий странный выпуклый мир, где жили наши искаженные тени. - Юрта, полярная долгая-долгая ночь, белые медведи и тюлени...

- И тюлени, как интересно? - слабо сопротивлялась. - А нельзя ли поехать в избушку?

- А в юрте куда интереснее, - рвал одежды.

- Сомневаюсь я...

- Сейчас узнаешь, как чукча еб... т свою сладенькую чукчуху, - резким движением отщелкнул стопор на кресле и моя первая женщина вместе с ним завалилась навзничь.

- Ё", мама моя! - и этот крик был самый внятный из всех, несущихся из механизированной юрты долгую-долгую-долгую полярную ночь.