Тарантелла

- Так мне и папочка говорил, когда отобрал у меня балетные тапочки: пойдёшь на бокс - верну.

В короткой паузе она зловеще сопит носом и после этого продолжает быстрей, захлёбываясь рваными фразами, только чтоб успеть.

- Зачем ты врал, что твой папа купил этот дом? Всем известно, он всегда принадлежал вашей семье. Учти, я всё знаю про твоего папашку... И про твою прабабку, и про так называемое родовое проклятье, за которое вы все и наказаны наследственной болячкой. В цивилизованном мире этот принятый в вашей семейке обычай называется иначе: инцест. Но тоже наказывается, по суду, понял! А про тебя самого я знаю больше, чем всё. Ты понял? Я говорю о несовершеннолетней твоей сестрёнке, которую ты прячешь в комнате наверху, под замком. Значит, ты теперь просто обязан быть на моей стороне. Предашь - всё расскажу...

Стук в дверь, вдвое сильней и длинней прежнего, прерывает и эту фразу.

- Открыто! - вскрикивает Адамо и пригибается к столу, прикрываясь бруствером конторки, чтобы вошедшие не сразу его обнаружили. Осталось ему теперь только смыться в какую-нибудь щель. Да он так и сделал бы, только вот боится нападения и сзади, не решается подставить горбатую спину ей, своей партнёрше.

- Что ты можешь знать о семье и родине, бродячая сучка без рода и племени? - шипит он в её сторону, себе подмышку. - Мой бедный папа переехал сюда, на семейную родину, потому что... устал ждать. Никто не знает, с кем из нас это случится, и когда. Незнакомые с этим люди полны суеверий, они... жестоки, как ты. А здесь все как-то уже привыкли...

- И так добры! - сокрушённо, ай-я-яй, качает она головой в своём убежище. Их разделяет только столешница, на которую он налегает грудью. - А та, которая по слухам звалась Лилит, зачем сюда приехала, тоже устала ждать?

- Лючия приехала со мной, своим мужем! И через месяц с папой это случилось, хотя до тех пор за всю жизнь - ни разу, и виновата в этом она! Разве не случилось это и со мной, когда она устроила мне сцену? Не я ей - она мне, хотя это я узнал, что она с этим мерзавцем... Что они с этим пошлым брадобреем... У неё были козыри, и она ударила ими: до свадьбы я не рассказал ей про свою... про наше несчастье. Она сказала, раз так, у неё есть право на любую связь, с кем угодно, с любым скотом!

- Бедная Лючи-ия, муженёк завёз её в свою деревню и запихал к скотам, в хле-ев! - напевает она на мотив "Санта Лючия", уткнув лицо в колени и раскачиваясь всем телом, всё то время, пока ей рассказывают о своих несчастьях. Правое плечо ударяет в фанерную стенку, левое - в колено Адамо. Похоже, она не слышит этих ударов, как, впрочем, и длящегося его шипения:

- И тогда это и со мной случилось... Она настояла, чтобы меня отправили в Potenza, в больницу, ведь у меня от падения треснула бедренная кость. И ещё я сломал ребро, ударившись о шкаф, у меня его потом удалили... А она, пока я был в больнице, исчезла отсюда, никто не знает - куда. Двадцать лет о ней ни слуха, шляется, наверное, по миру, как ты... Можно подумать, глядя на тебя, это она вернулась. И отлично, и поделом мне, глупцу, что всё стало на своё место: мне следовало знать, что шлюхам и подобает шляться, туда-сюда. Что им ещё делать?

- Ты тоже такой добрый! - кусает она губы. Хлористая пена, стекающая из углов её рта на портняжные мышцы и ниже, на гранитный пол, сразу вытравляет в коричневом орнаменте жёлтые пятна. - Продал собственную жену в кооперативное пользование. Предашь меня, и это расскажу, всем. Во всех газетах, по телевизору...

- Ах ты... ты... тварь ты жалкая!

Всхрапнув, он запускает под стол руку со скрюченными, готовыми ухватить всё, что в них попадётся, пальцами. Она вжимается в фанерную стенку своей конуры, дрожащая от страха тварь, злобная собачонка. Железные когти сжимаются на её загривке, но вытащить из убежища не успевают: открывается входная дверь.

Приезжий переступает предел, отделяющий от внутреннего - наружное, от теперешнего - будущее, переносит его угрожающий рог через порог. Вступает оттуда сюда и замедленно пересекает холл, сразу наметив себе цель движения, конторку. Наметив, он уже не спускает с неё взгляда. Он в клетчатой застиранной рубашке, руки глубоко засунуты в карманы измятых кремовых брюк. На голове зелёная суконная шляпа со шнурком вокруг тульи и заткнутым за него жёстким коричневым султанчиком, похожим на загнутый рог. На ногах тяжёлые горные ботинки. Его спутник пытается следовать за ним, но рука приезжего проделывает соответствующий жест и padre приходится задержаться у порога.