Тарантелла

Он отпивает из своего стакана, соблазняюще причавкивая. Когда змея идёт пить воду, то яд в гнезде оставляет, чтобы не отравить себя, пьющую из источника. Мы поднимаем руку, чтобы подозвать кого-нибудь из персонала, оглядываемся... и сразу же опускаем её. За нашей спиной идёт всё та же, застыла всё в той же позиции замогильная игра. А из обслуживающего кладбище персонала - один только Архангел Цирюльни на цыпочках перелетает от могилы к могиле и, склонясь к кому-нибудь из мертвецов, даёт ему дельный совет: как дальше жить. Или, судя по коротким взглядам в нашу сторону, указание, как мёртвому получше ухватить живого. Другого персонала не видать, он тут единственный, кто оказывает все услуги. Единственный посредник между своими ангелочками в кепках и... человеком. Что же, заказать и нам его небесного молочка?

- Не желаю, - отказываемся мы от идеи чего-нибудь выпить: нам следует поспешить с интервью, это становится всё ясней и ясней, да и второй дозы яда нам не пережить. - Но для вас закажу, только после. Хорошо, подведём промежуточные итоги... Эту женщину укусила какая-то тварь. Эта тварь не комар. Стало быть, так и запишем: тарантул. Наконец-то нашёлся отважный человек, который сказал это прямо! Теперь fazit: значит, то, что считается народной пляской - на самом деле корчи больного, а ваша музыка к танцу, которую, чтобы производить поменьше шумихи, называют тарантеллой, - она противоядие? Значит, вы нечто вроде народного лекаря, вы попросту шаман, так? А вот Адамо говорит...

- Адамо, - презрительно отплёвывается он. Нижняя синяя губа его приотвисает, обнажаются парадонтозные зубы: два жёлтых, отогнутых наружу резца. - Если он сам знает в этом толк, начто же, когда в доме Кавальери такое случилось, пригласили меня? Я там три дня подряд играл, а мне потом только половину заплатили, и обед только один раз дали... Ну да, в доме Кавальери всегда было с едой скуповато и для своих. Постой-ка, когда же это было, десять, пятнадцать? Нет, двадцать лет уж прошло, это точно.

- И где теперь этот дом? - подталкиваем теперь мы тапочком его чудовищное змеиное копыто.

- Вот те раз, да ты ж, говорят, там и остановилась, дочка! Этот дом принадлежит famiglia Кавальери уже... лет четыреста, не меньше. А может и всю тысячу.

- Тысячу? Любопытно, манускрипту Guido d`Arezzo как раз столько. Может, он находится там, не в церкви?

- Guido, из Arezzo? Про такого Кавальери не слыхал. До последней войны дом принадлежал другим Кавальери, которые из Таranto. А эти их родственники, которые сейчас владеют, то ли откупили у них дом, то ли в наследство получили... Мне-то какое дело до этого?

- Постойте... Так вы играли в этом, его доме! - вскрикиваем мы, поражённые тем, с каким опозданием нами осознаётся такой важный для нас факт, мы-то никак не можем утверждать, что нам до него нет дела. - Неужто я опять угадала, и его мама действительно... и вас приглашали лечить мать самого Адамо? Или сестричку?

- Ну да, в этом доме раньше было полно народу... Когда был ещё жив отец Адамо.

Уклоняясь от прямого ответа, или от прямой лжи, на которой было бы легко попасться, скрипач подносит ко рту почти опустевший стаканчик. Его трясёт уже заметно меньше, зато нас трясёт всё свирепей, будто часть его тряски передаётся нам. Она вытряхивает из нас обрывки смеха, или, может быть, этот отрывистый смех нас и трясёт, и продолжает трясти:

- Па-па, его па-поч-ка! Я всё поняла! Так, значит, всё же и мужчины, бывает, у вас поплясывают? Должно быть, это... тут у вас особенно постыдно? А как же!

- Бывает-бывает, поплясывают, отчего ж не поплясать, когда в мужчине чересчур много бабского. Но ведь Адамо стыдно не за папу, за себя. Сам он это... - передёргивает скрипач плечами.

- Что - это? - невольно копируем его движение мы.

- Поговаривaют, оттого и не смог он закончить свою учёбу, - рассматривает скрипач свой пустой стаканчик, поворачивая его туда-сюда. - Вот уж кто баба, так это он. Ничего удивительного, что его бросила жена.

- Так вот оно что! Сам Адамо!

Первый кожистый слой, первая пелена, покрывающая хранимые немыми мумиями секреты, вскрыта на удивление легко. Упрямство в обучении приёмам вскрытия заслужило дары, терпеливые репетиции не прошли даром. Теперь и сладость полного разоблачения всех секретов не за горами, она уже тут, на кончике языка и на губах, произносящих имя первого из них, впившихся в приоткрытый краешек тайны. Теперь всё исподнее их тёмной предыстории выступит наружу, вся так упорно ими утаиваемая история их преисподней, этого мрачного городишка, непременно прояснится.