Тарантелла

Но жара и по ту сторону рамы уже вовсе не та. В запертой комнате, оказывается, она намного мучительней. Пот льёт с тебя ручьями, может, поэтому тебе становится легче? Нет, просто день неуклонно приближается к вечеру и всё точней подстраивается под него: обезьянничая, уже пародирует, перенимает некоторые его черты. Ты пригибаешься к подоконнику и заглядываешь за него вниз, с хрипом выпуская задержанный в лёгких воздух. Обнажённая грудь прижимается к обшарпанной деревяшке. Поднявшиеся дыбом кусочки пересохшей краски поскрёбывают сосцы. Но ведь это поскрёбывание слегка утоляет зуд, и ты осознанно подыгрываешь ему, пошевеливая плечами и разводя локти, расправляя подкрылки. Рама окна царапает их, ты прижимаешь их к ней плотнее, будто ты птичка и пытаешься раздвинуть прутья своей клетки пошире, чтобы впустить снаружи ещё одну порцию воздуха.

Ты оглядываешь площадь. По всему её краю - по-прежнему слепые жалюзи, только одно твоё распахнуто. Совсем рядом - матовая, пропыленная крыша "Фиесты". Твой взгляд перемещается поближе к основанию гостиничной стены и обнаруживает под самым окном, метрах в трёх по вертикали, лысеющий крепкий череп. Тебя совсем не поражает отсутствие на нём кепки, ничего удивительного, это череп затворника Адамо. Так, должно быть, и простоял всё это время, изгой, подглядывая за действом от границы своей территории. Не решаясь переступить её пределов и вступить в чужие края, в иной удел, присоединиться к активным участникам и стать соучастником общей участи, разделить с нами удел и судьбу. Снова - подглядывая за чужой жизнью, но ведь теперь уже не в дверную щель или замочную скважину. Это - ещё один успех, при нашей-то бедности на успехи.

Услыхав шум наверху, он поднимает голову, глядит тебе навстречу. Сейчас на нём нет очков. Глаза его обнажены. Протянутый к тебе их взгляд гол и беззащитен. Он переполнен влагой. Его прикосновение ощутимо, как прикосновение дотянувшейся до цели руки. И это прикосновение - не трогательное касание, а оглушающий, свирепый удар. Ты пытаешься парировать его, скрещиваешь с ним свой взгляд. Словно пытаешься отбить его руку - своей. Не отбить - так сломить её, прижать к стойке. Столкновение скрестившихся взглядов можно услышать, если захотеть. Оно - звучный шлепок влажных ладоней, сухой треск креплений сцепившихся пальцев, всё вместе - лязг заискрившегося железа. Так ваши взгляды, до сих пор несоединимые, сливаются в один и соединяют вас надолго: на миг. Это властный миг, всевластное дление увлажнённых, слившихся в один взглядов мужчины и женщины, теряющих свою душу ради не своей души. Это слившиеся в одно вдох и выдох потерянных для себя душ, долгий и слитный, как молния и гром, вздох души единой. Он каждый раз впервые, словно каждый из людей всякий такой миг - первомужчина и первоженщина, вместе вздыхающие об утерянном рае. Каждый - тот единый, подлинный первочеловек, выдохнувший назад вдохновенную в него душу, вернувший её своему создателю ради спасения души. Пока этот жертвенный выдох длится - всё подвластно ему, подвластна ему и ты.

Ты в его власти до тех пор, пока перед твоими глазами не появляется чёткий образ четырёхспального корыта с растерзанным покрывалом. Пока тебе не подсовывают этот образ, пока я не спохватываюсь, чтобы его тебе дать. А чтобы усилить эффект - подсовываю следом и другой: истерзанный труп на коленях Глиняной Мадонны, и точно с таким же бычьим взглядом, коровка. Узнав его, ты мгновенно хмуришься, будто тебя намеренно грубо выудили из сновидения. Ну да, тебе знаком этот метод. Он ведь и твой собственный. Ты его применяла не раз. Ну так прочувствуй его теперь и своей шкурой. Ага, вот ты и отпрянула от окна, в глубину комнаты. Авось, хоть этот урок ты усвоишь сразу. И впредь не станешь разжигать ничью ревность, милашка.

Скотина, думаешь ты, заливаясь уже вся тёмным пигментом. Точно, это животное тогда разглядело царапины на бёдрах, потому и позволяет себе так нагло пялиться на твою грудь. Но он прав, надо бы прикрыть её... и вообще переодеться: жилет насквозь промок от пота, и на нём вон расплываются тёмные пятна. Переодеться, это несложно.

Ты достаёшь из рюкзака другой жилет, он, кстати, и потоньше. Надеваешь его, действительно очень просто. А вот застегнуть пуговицу на шортах тебе не удаётся, мешает раздавшийся живот. Не только пуговицу, но и, хотя бы частично, молнию. Что ж, и тут найдётся простой выход. Ты достаёшь из рюкзачка джинсы, пробуешь надеть. Но джинсы вообще не налезают на твои распухшие ноги. Плевать, всё равно этот Адамо утверждает, что и джинсы - те же шорты. И он опять прав: в джинсах круп выглядит ещё крупней, наглей.