Тарантелла

Это опасное желание. Но работающему с тобой и повествующему о работе, ведь они тождественны друг другу, ничего другого и не дано, кроме риска начать и неизбежности продолжить дело. Им остаётся лишь попытаться опередить вас всех. Первыми придушить вас, набив вам уши и глотку, завалив спудом так же мало отличимых друг от друга созвучий, как мало различаются устилающие площадь Сан Фуриа плиты. Зажать вас стыками плит, неотличимых от стыков абзацев повествования, подобно тому, как стиснуты в них клочья измождённой травы. Завалить булыжниками слов, тождественными тем, какими вымощeны переулки Сан Фуриа, в которых нет лестниц. Прогнать лестницами позиций и других переулков, составленными из одинаковых ступенек. Придушить вас всем этим, и принудить ещё благодарить за удушение. Признать, что занудное превозмогание невозможного труд сладостный. Сопротивляйтесь ему, вы все, материал трудного творения! И ваше благодарение тоже станет слаще.

Сладостью благодарения начинается освобождение от занудства и скуки, от упрямой близорукости: окажется, не все элементы такого повествования так уж неотличимы друг от друга. Ведь даже отражения в поставленных друг перед другом зеркалах неодинаковы. Они различны, хотя бы, по внутреннему, удельному весу. Есть разница между легчайшими элементами души повествования: надеждами, и тяжелейшими: воле продолжить, продлить его.

Длиться - то же, что и быть. Всякое создание стремится быть, и значит длиться: продолжать быть собой, как оно есть теперь, и дальше, в будущем. Его возможность быть вполне тем, что оно есть - в полном исполнении возможности ему быть. Возможность исполняется, полностью исчерпав себя, дойдя до своей крайности, до своего предела вот тут и теперь, и не иначе. Но ведь все возможности, и в их числе возможность быть, располагаются не тут, где они исполнились, и не теперь, когда они исполнились, а в будущем. А исчерпав себя тут и исполнившись теперь, возможность перестаёт быть собой, возможностью, и у неё теперь нет будущего. Она теперь не может быть дальше, и прежняя возможность быть становится невозможностью быть. И вот, закрытое для всех возможностей, само это будущее - теперь уже не будущее, а то, что совсем не оно: теперь. Если одно только допущение этого на словах сделало будущее призрачным, что же говорить об исполнении такого допущения на деле?

Мир, как и все создания, стремится быть, и значит - длиться, продолжать быть собой. И потому он есть: вот он, всегда тут. В то же время мир начинает быть миром, когда, вполне дойдя до своего предела, исчерпывается возможность ему быть вот тут. Исполнившись и полностью исчерпав себя в мире, возможность творения мира перестаёт быть собой, возможностью, и становится невозможностью мира. Тут, на краю мира, возможность - теперь невозможность, тут возможность закрывается, тут ей предел и конец. В конце возможности, в закрытии возможности от самой себя, тут, в самом мире - гнездится конец мира. Даже бывшее тут становится небывшим: если оно становится невозможным, даже если оно и было - его нет. Мир, переставший быть возможным, больше не будет, закроется вместе со своей возможностью, в тот же миг пропадёт весь. Уже одно только такое допущение делает мир шатким, что же говорить об исполненном допущении?

Но разве мир, как всякое создание, не стремится быть дальше и быть собой, миром? Или разве будущее не стремится тоже быть, и быть собой, будущим? И вот, оказывается, они умрут, если как-то не используют свою же возможность как-то быть, и, значит, всё же находиться и теперь, и тут. Они пропадут, если не освободятся от себя, оставаясь собой. Будущее закроется, если не освободится от себя для мира, а мира не станет, если он не освободится от себя для будущего, если его будущее не пресуществится в него самого, не перестанет быть будущим, а станет тут и теперь.

Это безумное противоречие мира не разрешается мирно умом, оно сокрушается силой. Невозможное не становится возможным, немочь не становится мочь, если насильно не вмешается само могущество, его мощь. Это насилие над тобой и другими, всем материалом повествования и всеми вами, делает невозможное возможным.

Превозмогание невозможного - это преодоление здесь и сейчас, вот в этом повествовании, пределов возможного: теперь и тут, конца будущего и края мира. Освобождение рабов возможного и невозможного, пресуществление невозможности в свободу от возможностей - такова моя работа, рабыня свободы. Её несовершенство, изъяны и ущербы, насильно пресуществлённые в ваши ущербы и изъяны мира, удерживают будущее и мир от совершенного, полного пресуществления в себя, в полную невозможность им дальше быть. Быть можно, если быть свободным от совершенства, если быть не вполне. Несовершенным повествованием, этим не вполне бытием, я удерживаю, сохраняю будущему и миру возможность быть. Оно будет длиться и дальше, и продлевая творение на краю мира - я держу будущее мира открытым для нас всех. Край мира сделан из особо крепкого материала. Сопротивление его велико, и работать с ним особенно тяжело.