Танцуют все!

— Обойдутся, — буркнул оппонент. Спонтанно родился тост за Жореса Алферова, в поте лица выбивающего деньги на нищую российскую науку. Пожелав академику успехов, выпили за математиков, лишенных удовольствия съездить в Стокгольм за наградой. Потом выпили за фундаментальную науку вообще… и понеслась душа в рай.

Об имениннике забыли напрочь.

Внезапно, оттолкнув Вахрушева, вскочила Лина и убежала в темноту. Компания проводила ее сочувственными взглядами, и только. Даже преданная Соня не побежала утешать всхлипывающую подругу.

— Чего это с Синициной? — Я сидела на коленях у Гоши, и, пожалуй, одна не понимала, в чем дело.

— Из-за Митрофана расстроилась, — шепнул Игорь. — Она недавно звонила Оболенским, сказали, дело плохо, может не выправиться.

— Дела-а-а, — протянул невдалеке от нас Соколов. — Держалась девчонка, держалась. — И в сторону Вахрушева: — Пашка, тебе какое задание дали? Развлекать. А ты?

— А чего я, — обиделся Вахрушев. — Старался, как мог… я ж не Петросян…

И тут мне стало невозможно стыдно. В мозгах логарифмическая линейка, вместо сердца калькулятор. Сто раз слышала, что Лина с детства влюблена в Оболенского. И не верила. Видела лишь то, что хотела. Сумасбродную девицу, кружащую головы всем подряд. А истеричная веселость Лины только поза…

Тогда я встала и, не обращая внимания на попытку Гоши удержать, пошла за Линой.

Она стояла за кустом жасмина и тихо плакала.

— Митрофан поправится, обязательно. — Я обняла приятельницу, и Лина уткнулась в мое плечо.

— Я хотела сегодня… — всхлипнула та, — а он…

— Ты прости меня, Лина, — неожиданно для себя произнесла я, и Синицина подняла ко мне мокрое лицо и усмехнулась:

— Не за что. Сама такая. Ты иди… ко всем. Я сейчас успокоюсь и приду.

Но я не ушла. Я осталась платить долги за несколько лет эгоизма и тупости.

Сырость вокруг стояла невыносимая, как слезы. Туман, перемешиваясь с дымом недалеких пожарищ, пеленал наши фигуры и душил слова. По грядкам он заползал на поляну и радовал лягушек, шлепающих у последних ягодок клубники.

В наказание за слепоту и черствость перемыла всю посуду. Сонечка рвалась помогать, но я проявила твердость.

Солецкого грузили как багаж. Накрыли бубном, и попросили Вахрушева и Артема поглядывать на заднее сиденье, дабы бубен с телом не упали.

Показательно веселую Лину расцеловала и пообещала подарить конспекты.

Пожалуй, напилась.

Разъезжались друзья под многократно повторенный канкан.

Глава 9

Утро начиналось тяжело. Отравленная алкоголем душа болела и рвалась наружу. Впервые официально осталась на ночевку у Понятовских — и такой конфуз.

Гоша суетился рядом.

— Это я виноват, — бормотал он. — Не сжег бы шашлык, все закусывали бы нормально… И чего это ты вдруг напоследок взялась с Линой выпивать?! Хорошо, Гольштейн права взяла, за руль села…

— Тебе не понять, — вяло огрызнулась я и посмотрела на часы. — Всего-то половина восьмого.

— Вставай. Одевайся. Идем на реку. Родители приедут около часу.

Напоминание о приезде мамы-психиатра и папы-архитектора придало силы, я выползла из-под одеяла и в том же темпе поползла на пляж.

Путь до реки казался марафонской дистанцией.

Постепенно холодное утро выправляло мутное сознание, щебет птиц и игра теней поднимали настроение, и к реке я вышла, как омытый росой фальшивый бриллиант. Притворно посверкивая щелками глаз.

Понятовский расстелил на влажном песке матерчатый коврик, макнул меня пару раз с головой в воду и разрешил допить баночку пива.

…Проснулась оттого, что правый бок окоченел, а левый припекало так, что кожа трещала. Гоша держал над моим лицом панаму и отгонял от остального тела жирных слепней.

— Сколько времени? — хрипло поинтересовалась я.

— Одиннадцать, — ответил любимый. — Ты в норме?

— Угу, — прислушавшись к душе и организму, ответила я и пошла в воду.

За свою двадцатилетнюю жизнь напивалась я дважды. Вчера был третий промах. Первый получился от неопытности при расчете сил; второй вышел с горя, но ничего, кроме гадливого ощущения утром, не принес.

Вчера я наказала себя намеренно. Выпила с Линой всю порцию за три года идиотской конфронтации. Синицина надралась из тех же соображений… и еще с тоски.

Так что ей сегодня хуже.

А меня по-прежнему клонило в сон. Не спасали ни купания, ни попытки Гоши закопать меня в песок. Перетащив подстилку под тень корабельных сосен, я улеглась и попросила Понятовского присмотреть за слепнями.

Он и присматривал два часа.

Вероятно, абстинентный синдром — лучшее, что можно придумать для режима ожидания. С какой начинкой прибудет питерская посылка, я даже гадать не хотела, и некоторая вялость сознания пошла на пользу измочаленным нервам. Вместо того чтобы ерзать от нетерпения, я продрыхла все утро на берегу, и к машине старших Понятовских подошла выгулявшаяся, очнувшаяся, с горстью «Тик-така» за щекой.

Архитектор Сергей Яковлевич Понятовский выглядел импозантно даже в шортах. Монументально лысый лоб, умный взгляд из-под непомерно разросшихся бровей, бородка клинышком и кряжистая фигурка сибирского лесоруба. Сергей Яковлевич поддерживал достойную форму на домашних тренажерах.