Танцующие в темноте

Мне хотелось расхохотаться во все горло и сказать:

«Говори сам за себя! Мне ничего не доставалось даром. То, что у меня есть, я заработала тяжким трудом». Но что он знал об этом? Я ведь практически ничего ему о себе не рассказывала. Вместо этого я пробормотала едва слышно:

— Женитьба может оказаться не лучшим решением, Джеймс. Мне кажется, сейчас ты переживаешь кризис.

— Боже мой, Милли! — Он так крепко сжал меня в объятиях, что я едва могла дышать. — Тогда помоги справиться с этим, дорогая. В последние дни я просто схожу с ума.

Всего лишь последние дни, с неприязнью подумала я. А ведь только в последние два или три года я начала ощущать себя более или менее достойным членом человеческого сообщества. Я закинула руки ему на шею и склонила голову на его плечо, не зная, что сказать. Вниз по течению шла тускло освещенная землечерпалка. Издалека доносились приглушенные ритмы музыки из ночного клуба. Ко мне внезапно вернулись, как это часто бывало, воспоминания о том, как меня чуть не до смерти избил отец. Матери не было дома, она работала по вечерам, чтобы мы могли сводить концы с концами. Я не слышала, как он вошел. Я ничего не слышала до тех пор, пока на лестнице не раздались шаркающие шаги и сердце мое не замерло от ужаса. Я читала в кровати при свете фонарика! Мне было шесть, и я только что научилась читать. Учительница поражалась, как легко мне давались уроки чтения, — но ведь книги предлагали такие удовольствия, о которых я и мечтать не могла; кроме того, с их помощью можно было сбежать от реальности. Я читала в туалете, на переменах, в столовой. Понятия не имею, почему отцу так ненавистна была мысль о том, что мне нравится читать. Такое ощущение, что он просто не мог вынести того, что его дети или его жена могли получать от чего-то удовольствие и быть счастливы.

Итак, мне было сказано, чтобы я не смела читать в постели. Услышав его шаги, я судорожно попыталась выключить фонарик, но кнопку заело. От ужаса ладони у меня покрылись холодным потом, и я уронила его на пол. За ним последовала книга. Два глухих удара, прозвучавших подобно раскатам грома в безмолвном доме.

— По-моему, я говорил тебе, чтобы ты не читала в постели.

Голос его был низким и негромким, исполненным затаенной угрозы. Слова вновь донеслись до меня через все эти годы, как будто были сказаны минуту назад.

— Прости меня, папочка. — Я дрожала от страха. Я чувствовала, как меня буквально выворачивает наизнанку, а земля разверзается под ногами.

— Сейчас я тебе покажу! Ты и вправду пожалеешь. Вылезай!

Но я не могла пошевелиться, лежа под одеялом. Он сорвал его с кровати, грубо стащил меня на пол и начал расстегивать пряжку своего широкого кожаного ремня.

— Становись на колени, — приказал он. — Становись на колени рядом с кроватью и подними свою ночнушку.

— Я не хотела, папочка. Я больше не буду читать, обещаю, — взмолилась я. Это было до того, как я поклялась, что он никогда не увидит меня плачущей. В своей кровати в другом углу комнаты зашевелилась Труди.

— Что случилось?

— Спи, — прорычал наш папочка.

Зарывшись лицом в простыни, я захныкала.

— Это больше не повторится, папочка, честное слово.

— Это уж точно, ты, маленькая дрянь! Наклонись.

Я крепче обхватила Джеймса за шею, в тысячный раз вспоминая и всем существом ощущая удары ремня по ягодицам. Твердая кожа впивалась в мою нежную детскую плоть, и я чувствовала, как по ногам потекла кровь. Я слышала, как кричу от боли, как молю о прощении.

— Я не буду больше читать, папочка, обещаю.

И я действительно перестала читать, на долгое время. Учительница терялась в догадках, почему печатные слова перестали интересовать ее лучшую ученицу.

— Должно быть, на тебя что-то нашло, — вздыхала она.

Вероятно, истерические всхлипы Труди заставили его остановиться, а может быть, он просто устал. Этого я никогда не узнаю. Я все еще стояла на коленях, уткнувшись лицом в простыни, когда услышала, что он спускается вниз, и это были для меня самые благословенные звуки.

— Спасибо тебе, Господи! — выдохнула я.

Я освободилась из объятий Джеймса и зашагала по песку. Сердце у меня билось, как птица в клетке, а ноги дрожали. Мои туфли захлебывались пенным прибоем, но я не обращала на него внимания.

Джеймс догнал меня и схватил за руку.

— Дорогая, что случилось? Что ты только что сказала? «Спасибо тебе, Господи», — за что?

— Ни за что. — Оказывается, я говорила вслух.

— Ты вся дрожишь. Как это ни за что? — Он грустно смотрел на меня. — Почему ты все от меня скрываешь?

— Потому что есть вещи, знать которые тебе незачем.

— Если мы поженимся, то мы должны знать друг о друге все.

Я закрыла уши ладонями, чтобы не слышать его — не слышать вообще ничего , — и закричала:

— Кто сказал, что мы поженимся? Я не говорила. Когда ты затронул эту тему в прошлое воскресенье, я ответила, что нам лучше поговорить об этом в другой раз. И я не имела в виду, что этот «раз» наступит так быстро, всего через несколько дней.