Танцующие в темноте

Он почесал бороду и задумался.

— «Успокаивать» не есть конечная цель, когда я нахожусь в обществе красивой молодой женщины, но и так сойдет.

Меня радовало то, что общение с ним было таким легким и расслабляющим, особенно после напряженности Джеймса и навязчивого взаимопоглощения с Томом О'Мара. С Питером намек на флирт висел в воздухе, но совсем легкий и необременительный. Питер напомнил мне о рождественском концерте в его школе на следующей неделе.

— Ты обещала прийти.

— Я помню.

Приближалось Рождество, а я еще не купила ни одного подарка. Мне нужно было напомнить Труди о раскрашенных бутылках, которые она мне обещала, и тут я вспомнила, что одна из них предназначалась Диане. В свете последних событий я усомнилась, стоит ли делать ей подарок.

Следующие полчаса мы болтали ни о чем. В школе мы были одногодками, и Питер тоже недавно отметил свое тридцатилетие. Мы обсудили, какими невероятно старыми чувствуем себя.

— Совсем не так, когда тебе исполняется двадцать. Двадцатилетие возбуждает, словно начало большого приключения. Тебе исполняется тридцать — и никакого возбуждения уже нет, — заметил он с ухмылкой.

— Не говори так. По-твоему, тридцать лет — это так скучно и уныло.

— Я не хотел, чтобы это прозвучало так скучно. Просто не так возбуждающе. К тридцати ты более или менее знаешь, где ты находишься. Будешь еще пить?

— Нет, спасибо. Я думала зайти к матери. Я оставила машину на площади Уильяма.

— Я уже познакомился с твоей мамой. Исключительно милая женщина. — Он потянулся за своей курткой. — Пойдем. Если мы внезапно побежим к выходу, есть шанс остаться в живых.

Безусловно, ключи от квартиры Фло хранились у мамы. Но все равно я чувствовала легкую обиду, когда пришлось стучаться, чтобы меня впустили. Фиона, уже занявшая свое место, снизошла до меня и коротко кивнула.

— Здравствуй, доченька! — Лицо мамы расплылось в довольной улыбке, когда она открыла мне дверь. — Поздно ты гуляешь. Уже десять.

Питер Максвелл прислонился к ограде.

— Здравствуйте, Кейт. Спокойной ночи, Милли. Увидимся на следующей неделе.

— Спокойной ночи, Питер.

— Ты что, с ним была? — удивилась мама, закрывая дверь.

— Он такой милый.

— Да, приятный молодой человек. Я знала его мать в Киркби. Ужасная женщина, совсем не такая, как Питер. Просто я думала, вы с Джеймсом снова вместе, теперь вроде как навсегда.

— Мы снова вместе. Но вот навсегда ли? Я в этом сильно сомневаюсь.

Мама огорченно покачала головой.

— Не могу я тебя никак понять, Миллисент. — Тут у нее загорелись глаза, и она спросила: — Что скажешь про мой новый ковер?

За две недели, прошедших с тех пор, как я ушла отсюда, а мама поселилась, многое в квартире изменилось. Слишком многое, мрачно думала я, но держала свое мнение при себе. Это не мое дело, но, по-моему, квартира Фло была и так идеальной. Я бы здесь ничего не меняла. Но теперь шелковые цветы исчезли, потому что собирали пыль, как и маленькие круглые столики, и медные таблички. Колин поставил замки на окнах, на потолке ванной — обогреватель и собирался с Декланом полностью переклеить обои.

— Что-нибудь подходящее, — возбужденно говорила мама. — Розочки, фиалочки, веточки с цветами. — Еще она хотела новый гарнитур из трех предметов, но ей нужно было беречь деньги. — Мне не нравится этот темный велюр. У него какой-то жалкий вид. — На следующей неделе должны были прибыть представители «Бритиш Телеком» для установки телефона.

Я посмотрела на расстеленный красно-коричневый ковер.

— Красивый. — Мне гораздо больше нравился старый выцветший линолеум. — А где плетеный коврик?

— Я его выбросила. Знаешь, он был самодельный.

Из спальни вышла Труди. Она тащила ящик от шкафа, полный вещей.

— Привет, сестренка. Я и не знала, что ты здесь. А я тут в шкафу порядок навожу. Ух! — Она с грохотом бросила ящик на пол и вытерла лоб тыльной стороной ладони. — Мама, завтра я отнесу все это в «Оксфэм». Эй, Милл, а что ты на это скажешь? Я бы взяла его себе. Совсем не старомодное. — Она подняла розово-голубое клетчатое платье. — Уверена, оно подойдет.

— Очень мило, Труди. — Оно уже идеально подошло мне. Джордж говорил, что я в нем выгляжу милой и скромной.

— Бери что хочешь, Миллисент, — сказала мама щедро.

— Я ничего не хочу, мама. — Я чувствовала себя ужасно расстроенной. Горько видеть, как вещи Фло выбрасывают, отдают в «Оксфэм». Я не хотела, чтобы Труди забирала клетчатое платье. Но потом поняла, чего действительно хочу, хочу отчаянно.

— Знаешь, мама, вообще-то я хочу лампу — ту, вращающуюся. — Я посмотрела на телевизор, но лампы там не было, и я ощутила приступ чистого холодного гнева. Если ее выбросили, я ее найду, выкуплю в «Оксфэме»…

— Боюсь, ее уже забрала бабушка, — извиняющимся тоном сказала мама. — Если бы я знала, доченька. Надо было тебе раньше сказать.

Если бы я знала, что она здесь все разворотит, я бы сказала. Я знала, что веду себя неразумно, и поступила еще более неразумно, отказавшись от чашки чаю.

— Я только на минутку зашла, поздороваться. Лучше пораньше лягу спать.