Танцующие в темноте

Улыбающаяся женщина в приемной во всем соответствовала обстановке: бежевый костюм, бежевая обувь, бежевые волосы. При виде Тома ее улыбка превратилась в подобострастную ухмылку. Так же на него смотрела барменша в пабе.

— Как там моя бабуля? — поинтересовался он.

— Все так же, — выпалила женщина с чувством. — Иногда вполне осознает, что ей говорят, но в основном живет в собственном мире. Мы убеждаем ее ежедневно делать зарядку, поэтому для женщины ее возраста она в отличной форме. Сейчас она в парке. По распорядку дня она, конечно, не должна находиться там, но с Нэнси разве поспоришь? Мы просто укутали ее потеплее и оставили в покое.

Том провел меня через все здание к двери, выходившей на просторную лужайку. В дальнем углу на деревянной скамейке сидела женщина с прямой спиной, неподвижная, словно жердь. Она казалась крошечной под огромными елями, возвышавшимися над садом с трех сторон, и так густо сплетались кронами, что не пропускали даже крошечного лучика света.

Она с интересом смотрела на нас, пока мы шли к ней. Ее глаза сверкали на высушенном, усыпанном темно-желтыми пятнами лице; белоснежные, с редкими черными прядями волосы были неряшливо собраны в толстенный узел на тощем затылке. На ней было малиновое пальто и черные сапоги с опушкой. Плечи укутывала черная кружевная шаль.

— Вы пришли проверить мой измеритель? — спросила она хриплым низким голосом, когда Том сел рядом с ней. Он жестом пригласил меня сесть рядом.

— Нет, бабушка. Я Том, я приехал тебя проведать. Это моя подруга. — Нет смысла тебя представлять, — прошептал он мне. — Все равно она ничего не поймет.

— Не нужно ее представлять, — неожиданно сказала Нэнси. — Я знаю, кто это. — Ее сверкающие глаза в сухих коричневых глазницах уставились на меня. — Да уж! Я-то знаю, кто это!

— Ну и кто же я, в таком случае? — Под пронзительным взглядом старухи мне стало неловко и немного страшно.

Нэнси закудахтала:

— Уж я-то знаю! — Ее длинное лицо сделалось раздраженным. — Негодяй уже целую вечность не приходит проверить измеритель. Они когда-нибудь просто отключат его, и все.

— Хватит насчет измерителя, бабушка. Все в порядке.

Отношение Тома к бабушке было терпимо-бесцеремонным. Он ее даже не поцеловал и, казалось, находился здесь просто из чувства долга, а не от избытка нежных чувств.

К нам подошла женщина в сером халате и белом переднике с чайным подносом. Нэнси жадно схватила его, и я поняла, что она в состоянии разлить чай и положить сахар в три чашки. Мы молча пили чай, когда я заметила, что одна из гагатовых [6] сережек застряла в шали. Я потянулась было, чтобы ее отцепить, но отпрянула, ошарашенная резким выкриком:

— Не смей ко мне прикасаться!

Я недоуменно повернулась к Тому.

— Кажется, я ей не понравилась.

Меня утешало лишь то, что мы пробудем здесь совсем недолго. Парк казался унылым, гнетущим и мрачным. Тишину нарушал единственный звук — капанье росы с деревьев на густую мокрую траву. И вряд ли старухе нравились посетители. Я надеялась ощутить дыхание прошлого, находясь рядом с женщиной, бывшей замужем за Томми О'Мара, когда он погиб на «Тетисе» в 1939 году, но представить Нэнси молодой оказалось невозможным.

— Бабуле никто особенно не нравился. Единственным человеком, которого она по-настоящему любила и о ком заботилась, был мой отец, — сказал Том. Он взглянул на часы. — Скоро поедем. Я, конечно, не против платить по счетам, но эти посещения просто достают меня. Я приезжаю только раз в месяц, чтобы медсестры не забывали про свои обязанности. Просто не хочу, чтобы они думали, что о ней можно не заботиться как следует.

В течение пятнадцати минут я неуклюже пыталась разговорить Нэнси. Я восхищалась ее пальто, спрашивала, кто укладывает ей волосы, упоминала о погоде, интересовалась питанием. Было трудно разобраться, то ли ей просто наплевать на то, о чем я говорю, то ли она действительно не понимает, о чем идет речь.

— Ты зря теряешь время, — сказал, наконец, Том. — Иногда к ней возвращается рассудок, когда говоришь о прошлом, например о войне или о магазинах на Смитдаун-роуд.

— Ни о том, ни о другом я говорить не могу. — Оставался, конечно, «Тетис», но в данных обстоятельствах вряд ли стоило говорить об этом.

— Ладно, поехали. — Том сжал плечо Нэнси. — Пока, бабушка. Увидимся через месяц.

Мы шли через лужайку, когда хриплый голос окликнул:

— Эй, ты! — Мы повернулись и увидели, что она нам машет.

Том подтолкнул меня.

— Это она тебя зовет.

— Ты уверен? С чего бы это я ей понадобилась?

Я неохотно вернулась назад и страшно перепугалась, когда вытянувшаяся рука больно схватила меня и тянула вниз, пока наши лица почти не соприкоснулись. Я почувствовала зловонное дыхание.

— Знаю, что ты замышляешь, Фло Клэнси, — сказала она таким голосом, что у меня по спине побежали мурашки. — Но ничего у тебя не выйдет. Марта отдала его мне — все по справедливости. Он мой. Ты его не вернешь, никогда. Я тебе уже говорила: прежде я убью его.

— Она сама рубит могилу, на которой сидит, — сказала Бел.