Тут я поняла, что имел в виду Киллиан, говоря об американской закусочной пятидесятых годов. Кабинки из красной кожи вдоль одной стороны стены, изогнутый прилавок из нержавеющей стали с мороженым и старомодными баночками из-под конфет за ним, музыкальный автомат в задней части.
Здесь было уютно и потрясающе пахло.
Киллиан испытующе посмотрел на меня.
— Мне нравится, — заверила я.
— Еда здесь хорошая, — уверил он и жестом пригласил следовать за ним к пустой кабинке у музыкального автомата.
Капли воды, попавшие под зонтик, блестели на его шерстяном пальто, и я не могла не восхититься широтой и силой плеч этого мужчины. У него было, что я бы назвала телосложением пловца, что имело смысл, потому что Отэм как-то говорила, что Киллиан плавал каждое утро перед работой. Это была часть его жизни, в которую я не была посвящена: его распорядок дня. Думаю, я вообще не была посвящена в его личную жизнь. И вряд ли когда-нибудь буду.
Я скользнула в кабинку напротив Киллиана, прямо рядом с безмолвным музыкальным автоматом, благодарная, что так смогу нормально слышать, когда мы в конце концов доберемся до нашего разговора.
Мы сделали заказ, и хотя мне так хотелось чизбургер, я старалась придерживаться рекомендованных Бренной планов питания. Она заставляла меня есть много зелени, рыбы и других полезных белковых продуктов, и, поскольку мой вес и уровень энергии вернулись к норме, я не хотела с этим баловаться. Поэтому я заказала печеный картофель с тунцом и салат.
— Ты хорошо себя чувствуешь? — удивленно спросил О'Ди. — Здесь самые лучшие бургеры.
— И это очень заманчиво, но план питания мне важнее. И я чувствую себя прекрасно.
Киллиан кивнул и больше не настаивал. Он сам заказал омлет и салат, и мне пришлось задуматься, было ли это из солидарности ко мне, чтобы я не позавидовала его обеду.
— Ты хотел поговорить? — спросила я, когда официантка ушла.
Киллиан кивнул. Потом вздохнул. Затем поерзал, как будто ему было неудобно. Схватил щипцы и принялся играть с ними в сахарнице. Наконец, оглядел закусочную, снова посмотрел на меня, а затем снова на щипцы. Я никогда не видела его таким неуверенным и поняла почему, как только он открыл рот.
— Я говорил с Отэм. Она, э-э…
Его глаза метнулись к моим, а затем обратно к столу.
— Она рассказала, что ты говорила ей… — Он медленно выдохнул и снова поднял взгляд. В темных глазах тлела тихая напряженность, которая держала меня в плену. — Я причинил тебе боль. Ты рассказала мне очень личное. Я вел себя как друг, а потом сказал обидные вещи. Я причинил тебе боль.
Я не ответила. Выражение моего лица сказало все.
Сожаление смягчило его взгляд.
— Мне не нравится, что я поступил так, Скайлар. Прости меня.
Благодарная за его извинения, я ответила:
— Я прощаю тебя. И ты прости, что была груба с твоим дядей, но не ради него. Ради тебя.
Киллиан ухмыльнулся.
— Что ж, я прощаю тебя. И если хочешь знать, я хочу вдарить ему каждый раз, когда он называет меня
Я усмехнулась.
— Я знала это.
Ухмылка исчезла, тепло сошло с лица.
— Из-за него я вел себя как последняя задница. Это не впервые. Но это первый раз, когда кто-то указал мне на это.
Поскольку Киллиан был таким честным, я решила проверить границы этой честности.
— Зачем тебе нужно ему что-то доказывать?
На его лице вспыхнул гнев.
— Дело не в том,
Боже, мне действительно не нравился Джеймс Бирн.
— Он вдалбливал факт, что взял двух детей под свою опеку? И что с того? У него была всего малость порядочности, и это делает тебя вечным его должником? К черту все.
В глазах Киллиана заплясали смешинки от моего гнева.
Я поняла, что выругалась довольно громко.
— Прости. Просто… Ты этого не видишь.
— Не вижу чего?
— Почему он называет тебя мальчиком, хотя ты стал мужчиной задолго до того, как это сделали другие. Ты стал мужчиной в тот момент, когда понял, что ты — все, что осталось у Отэм.
Его глаза вспыхнули, и он откинулся на спинку сидения, как будто я сбила его с ног.
Я кивнула.