Танцующая при луне

Сказано это было с ноткой сожаления, как если бы его огорчал тот факт, что он не может лично понаблюдать за этими нераскаявшимися грешниками.

Где он находится? Туда нужно ехать верхом? — Лиззи постаралась сдержать дрожь в голосе. Мысль о том, что ей придется вновь карабкаться на спину Мэриголд, не вызвала в ней ничего, кроме отвращения. Но ради Джейн она готова была на все.

Она может добраться туда и пешком, — с некоторой неохотой произнес брат Септимус. — Как Габриэль.

Но что, если он... что, если он успел забыться? — с тревогой спросил брат Павел. — Кутит там с дружками и ни о чем уже не думает?

Мы можем лишь молиться за него, — пробормотал брат Септимус.

Он слегка приблизился к ней, и Лиззи вдруг заметила, что он не шагает, а как бы парит над землей: подол его рясы слегка покачивался в воздухе.

Брат Павел проводит тебя до границ аббатства. Дальше ты пойдешь сама. Тем временем я постараюсь узнать, что случилось с нашей дорогой Джейн. Это благочестивая, порядочная девушка, и мне нестерпимо думать, что она могла попасть в беду.

Сказано это было тоном, который выдавал соления брата Септимуса в безусловной порядочности самой Лиззи, однако она решила, что ей это померещилось.

Спускаться по лестнице вслед за коренастой фигурой брата Павла оказалось гораздо легче, чем нащупывать путь в полной тьме. От светлых одежд монаха исходило еле уловимое свечение, так что Лиззи чувствовала себя вполне уверенно.

Ветер яростно трепал листья у нее над головой, и Лиззи поплотнее закуталась в шаль, следуя за братом Павлом по извилистой тропинке, которая вывела их в конце концов к полю. Монах остановился у невысокой каменной ограды, служившей границей участка. Призрачное лицо его выглядело немного печальным.

Я был бы рад пойти с тобой дальше, — сказал он, — но мы не в силах покинуть пределов аббатства.

Почему? Вы наказаны за какой-то грех? — не удержалась от вопроса Лиззи, хоть и знала, что надо спешить.

Грех? Господь с тобой! Думаю, брат Септимус и вовсе безгрешен, если не считать непомерной гордыни. Да еще привычки осуждать всех и вся. Не говоря уже о такой малоприятной черте, как... — Он оборвал себя на полуслове. — Словом, кто из нас без греха? Мы были не хуже прочих и лучше многих. Не наша вина, что мы попали сюда. Но раз уж мы здесь, нужно исполнять свой долг. Вряд ли тебе доведется еще раз увидеть нас.

Почему?

Точно не знаю. И без того странно, что ты смогла пообщаться с нами. Большинству людей это недоступно. Габриэль был первым за сотню с лишним лет, кому удалось поговорить с нами. Поверь, общаться сто лет с одним только братом Септимусом — весьма утомительное занятие.

Могу себе представить.

Ступай по этой тропе. Минуешь еще два поля, после чего повернешь у изгороди направо. Дальше путь идет по склону холма. Иди осторожно — обрыв там крутой. Если упадешь, можешь разбиться до смерти. Ну а дальше находится сам Арундел. Думаю, ты сразу узнаешь его, ведь раньше он тоже принадлежал аббатству. Его не разрушили до основания, как наш монастырь, а приспособили под жилье. Теперь это настоящее гнездо порока. Ступай, а я буду молиться за тебя.

И за Джейн, — вставила Лиззи.

Само собой.

Перекрестив Лиззи, он легонько коснулся ее лба в знак благословения. Сама она не ощутила ничего, кроме слабого дуновения воздуха.

Ступай, дитя. И да пребудет с тобой Господь.

В следующее мгновение он исчез, оставив ее одну на краю пустынного поля.

* * *

Джейн любила помечтать о том, что Питер может прийти к ней, пока она спит. Что она откроет глаза, а он будет стоять у ее постели, и ей останется только протянуть руки, чтобы он скользнул к ней под теплое одеяло.

Она уже и не помнила, когда впервые начала мечтать о нем. В то время она была еще девочкой. Неуклюжая, долговязая Джейн Дарем влюбилась в Питера, когда ей было только одиннадцать. За эти годы ее страсть только окрепла. Хорошо хоть сам он ничего не знал об этом. Джейн могла грезить о Питере днями и ночами, представляя, как он касается ее и разговаривает с ней, а сам он и понятия не имел о ее греховных желаниях.

Джейн открыла глаза и тут же увидела Питера, озаренного пламенем камина. Улыбнувшись, она едва не протянула к нему руки, но Питер заговорил, и ей ничего не оставалось, как вернуться в реальность.

Пенелопа вот-вот начнет жеребиться, — произнес он хриплым голосом. — Я знал, что вы ни за что не решитесь пропустить это.

Джейн, отбросив одеяло, стремительно выбралась из постели. Она напрочь забыла, что на ней нет ничего, кроме тонкой ночной рубашки. Единственно, о чем она могла сейчас думать, — о своей любимой кобыле. Она бросилась к двери, но Питер удержал ее, ухватив за талию — совсем как в детстве, когда оба они были еще маленькими и невинными.

На улице холодно, — заметил он. — Одевайтесь, а я пока подожду за дверью.

Нет! Возвращайся к Пенелопе. Я сейчас приду. — В нетерпении она рванула пуговицы, поднимавшиеся к самому вороту рубашки.

Питер отвернулся, и только тут она поняла, что собиралась раздеться прямо перед ним.