Тая встряхнула головой -- длинные черные волосы взметнулись на фоне закатного неба. Она улыбнулась -- и эта улыбка стала первой вспыхнувшей в тот вечер звездой.
Когда тетя Света вволю нафотографировалась, мы пили чай из термоса и смеялись, обсуждая, какие недовольные мины Тая корчила на дереве.
А потом обнаружили, что заблудились.
Темнело. Других людей в парке не наблюдалось. Мы слонялись по дорожкам, но всякий раз натыкались на запертые калитки, пока не увидели наконец-то одну открытую. Правда, асфальтированной дорожки к ней не вело, только раскисшая от грязи тропинка. И мы с Таей, не сговариваясь, развернули на нее коляску тети Светы.
-- Танки грязи не боятся! -- аргументировала наш демарш я.
Мы прокатились пару метров и встряли. Коляска не хотела выезжать из грязи.
-- А ну поднажмем! Впере-е-ерд! -- орала я, изо всех сил толкая коляску.
-- Ур-р-ра! -- вторила мне Тайка.-- Впер-ред! Мы -- свиньи!
-- Девочки, ну девочки! -- переживала тетя Света. -- Аккуратнее, вы сломаете коляску! Это ведь хорошая коляска, танцевальная, мне ее одолжили...
Но мы с Тайкой орали как безумные, костылями толкали завязшие в грязи колеса, пропихивали коляску все вперед и вперед, пока наконец не выбрались к калитке.
В тот день мы славно потанцевали.
Смеясь, крича, перебивая друг друга, мы толкали коляску к автобусной остановке, полные и пустые, как дом с разбитыми окнами, в котором поселился весь мир.
На остановке меня встретила Янка.
Она была простая и яркая, как яичница. "Химия" у нее на голове раздувалась облаком, ветер трепал концы павлопосадского платка, который она набросила на плечи на манер шали. На ногах посверкивали множеством заклепок модно-рыночные сапоги.
-- Привет! Пошли скорее, замерзнешь ведь, тифозница!
Присмотревшись к лицу подруги, я присвистнула:
-- Яныч, а что это у тебя глаз подбит?
Она схватила меня под руку и потащила за собой.
-- Фигня... Тат, все серьезно, просто ужасно серьезно! Я сырников нажарила, а она их не ест! Сырников, Тат! Она же их всегда со сковородки горячими хватала. Дежурила прямо с вилкой... Обжигалась и ела... А тут... Тат, а вдруг у нее депрессия?
-- Не думаю. С тобой-то что?
-- Да не важно... Ленька.
-- Вы подрались с Леней? -- я не могла представить, чтоб интеллектуальный флегматик Леня поднял руку на Янку. -- Да как?
-- Нет, ну ты чего! Я просто у работы его караулила... за кустами... ну, я посмотреть хотела на эту его... ну он ее до остановки провожал, а я кралась за кустами... а потом неудачно дернулась, хотела посмотреть, поцелует он ее на прощание или нет... ну мне веткой в глаз попало...
-- Ну и поцеловал? -- как можно язвительнее спросила я.
-- Нет, только шарфик на ней поправил. Он же робкий, скотина.
-- Ян, ты бы помирилась с ним, пока не поздно...
-- Пусть приходит и просит прощения.
-- Так это ж ты его выгнала!
-- Нет, пусть он приходит и просит. Он мужчина. Он должен. да ну его в самом деле... Она меня ночью разбудила и плачет... Мама, говорит, я не хочу планшета, не хочу медведей, ничего не хочу, пусть бы только Даша опять с нами танцевала... У нее в шкафчике носочек один так и лежит... Носочек, говорит, лежит, и ревет белугой... вся красная... Тат, ну что мне делать было? Что говорить? Я дура, я слов не знаю никаких...
Меся весеннюю грязюку, мы добрались до Янкиного дома. С порога она бросилась на кухню.
-- Вот! Видишь! Сырники нетронуты! -- Она чуть не плакала. -- Что делать, а?
Я молча сложила остывшие сырники в миску и пошла в комнату. Дойдя до границы ковра, расшнуровала и сняла ботинки и дальше пошла уже в носках.
Лизка лежала на ковре и смотрела сквозь меня. Я села на пол по-турецки, поставила миску с сырниками напротив себя и стала есть.
Если честно, у меня не было никакого плана. Я не знала, что и как можно сказать Лизке. Что она поймет, а что сочтет издевательством.
Потому что для максималиста (а дети чаще всего максималисты, по крайней мере эта девочка точно) правда жизни всегда звучит как издевательство.
Я поглощала сырники один за другим.
-- М-м-м... Вкуснятина!
Лизка посмотрела на меня прямо-таки с осуждением и зажмурилась.
Сырники закончились.
Нда. Я подошла к столу Лизки. на нем громоздились альбомы, листы с рисунками, кисти, краски, россыпи карандашей.
-- Я посмотрю?
Она сделала вид, что не слышит.
Я принялась просматривать альбомы.
-- О, это твой фанфик к "Один дома"!
На новый год Лизка впервые увидела этот хит всех времен и народов и так впечатлилась, что стала рисовать комикс на тему приключений Кевина и его друзей. Она рисовала обрывках листов, которые затем заботливо вкладывала в альбом для фотографий.
-- Здорово, слушай!
Я посмотрела на картинку, где был изображен большеголовый пацан с огромными глазами, внутри которых как бы застыли большие капли (слезы?).
А круто малая рисует! И тут в мое сознание, как нетерпеливый пешеход, рванувший на красный свет, пока все остальные аккуратным рядочком ждут зеленого, вбежала одна лихая мысль.
Я принялась читать вслух: