Танки в спину не стреляют

– Логунов, ориентир – крыша. Огонь! Не давай им развернуть орудия! Остальным экипажам начать маневры, расчистить противотанковые укрепления!

Немцы все еще возились с тяжелыми станинами двухсоткилограммового орудия, когда Логунов прильнул к прицельной сетке. Снаряд в казенник, прицел, огонь! Попадание! Крыша здания окончательно превратилась в зияющую прореху, утащив обрушившимися перекрытиями вниз вражеский ПТР вместе с расчетом. Остальные машины утюжили заграждения, сминая их мощными гусеницами.

– Двойками рассредоточение по периметру! На таран! Орудия поверните на левый фланг, чтобы не повредить.

Командир отдал новый приказ, и танки, разделившись на двойки, начали штурмовать высокий забор. От напора гусениц и бортов с грохотом и брызгами щеп лопнули доски, в образовавшиеся проемы хлынули советские танки, вытягиваясь в два боевых строя по обе стороны от железнодорожного полотна. Со всех сторон раздавались выстрелы винтовок, стрекот немецких пулеметов из разных точек. Три взвода стремительно шли вдоль путей, сминая гусеницами преграды, столбы вышек и нити колючей проволоки между ними. Расчистив территорию, «Т-34» начали путь обратно, поливая пулеметным огнем кусты и заграждения, где притаились немецкие стрелки.

Два взвода разделяла полоса из нескольких черных лент рельсов, на одной из них пыхтел локомотив «Эшка» с коротким составом в пять вагонов. Из нескольких зданий, что вытянулись длинной буквой «Г», огибая разгрузочную площадку у тупикового пути, врассыпную бежали немцы. Кто-то просто убегал сломя голову в ближайшие заросли, кто-то на ходу отстреливался из автоматов. Лихая «тридцатьчетверка» с номером 031 на борту взвыла, крутанула петлю и, подкатившись боком к зарослям, куда, спасаясь, убегали противники, дала длинную очередь из пулемета, затем сразу же еще одну. Но командир роты только с досадой покрутил головой: опять этот лихач вперед всей роты спешит. Сам же подтянулся наверх и, приоткрыв люк, осмотрелся: неужели взяли плацдарм за каких-то пятнадцать минут, почти без выстрелов. Будто услышав его мысли, Успенский прошептал на командной частоте:

– Ох, не нравится мне эта тишина.

– Экипажи, уходим к лесному массиву, машины не покидать, вести наблюдение. Пулеметчики, с оружием по двое прочесывать лес, всех пленных на станцию. – Он нашел, чем занять лихача тридцать первого. – Христо, ваш экипаж ведет наблюдение за обстановкой на шоссе!

Танк под управлением Гули резво развернулся и поехал к проломам в заборе, встав кормой к роте. Все остальные машины выстроились вдоль полоски редкого пролеска в ожидании приказа Соколова. А тот никак не мог поверить: неужели задача выполнена? Слишком легко, слишком быстро. Но на станции было тихо, даже выстрелы отступающей разрозненной охраны затихли. Та, поняв, что ничего не может сделать с грозными машинами, бросилась наутек по кустам в глубину леса. Алексей прижал бинокль к глазам, осмотрел станцию. Как и приказывал комбат, никаких повреждений, кроме разбитой Логуновым крыши. С одной стороны широкого полотна из рельсов и шпал – его рота, прижатая к лесу, на другой стороне – разрушенные заграждения, широкая проселочная дорога да одинокий танк Христо, охраняющий подъезд к строениям и тупику с несколькими десятками цистерн. «В цистернах-то топливо, – подумал Соколов. – Их немцы планировали отправить в глубину оккупированной территории, подальше от форпостов. Вот почему настроили в три ряда заборов, здесь у фашистов топливная база».

В бинокле мелькнули с другой стороны тепловоза длинные ноги, торопливо бегущие вдоль маленького состава. Это Юрка Гулевич вылез из танка и зачем-то побежал вдоль состава. Хоть и был приказ не покидать машины, но он вечно нарушал распоряжения командира. Живой, как ртуть, парень не мог сладить со своим любопытством и неусидчивостью и не раздумывая бросался в новое приключение, за что регулярно получал выговоры. За всю войну он не был награжден ни одной медалью, хотя экипаж его неоднократно поощряли после сражений. Но вот Гулевича, или Гулю, как привыкли называть его боевые товарищи, награды упорно обходили стороной из-за дурацких выходок, от которых политрук и комбат лишь вздыхали: «Снова Гуля учудил». Вот и сейчас Гуля не утерпел, как только увидел заходящийся клубами пара паровоз, ноги сами понесли его прочь от танка к локомотиву и вдоль вагонов. Он вдыхал запах пропитки шпал, угольной гари и блаженно улыбался, вспомнив, как отец подсаживал его, еще школьника, в теплую кабину паровоза, где блестящие рычаги, кнопки и циферблаты так и манят прикоснуться к ним. Так бы и стал, как отец, машинистом, если бы не война. Вдруг ему показалось, что из дальней теплушки раздаются крики и стук. И он припустил туда, сдернул запор и с грохотом откатил тяжелую дверь. Из глубины вагона на него уставились настороженные глаза пожилого мужчины в изорванном полушубке:

– Наши? Русские?

– Н-н-наши! – воскликнул радостно Гуля и указал за спину старика. – Вон возле леса т-т-т-танки! Вы-вы-выходите, не бойтесь. – Он протянул им длинную руку для помощи.