Таня

После смерти Бабшуры я увлеклась росписью стен, и новенькие розовые обои с вензелями, самолично поклеенными Катюней в моей комнате, превратились в карикатурную настенную живопись, содранную с героев из иллюстраций художника Битструпа. Катюня молчала и не мешала мне проявлять свой «дизайнерский креатив». Одноклассники толпой ходили к нам домой посмотреть на это «чудо» и просили в их комнатах тоже что-нибудь нарисовать.

Когда в девятом классе я пошла на работу в цирк, нам с матерью стало полегче в материальном плане, почти всю свою зарплату я отдавала ей. На эти деньги Катюня купила кухонный гарнитур «Рогожка» и вернула все долги. В доме появились новенький аудиомагнитофон, плеер «Sony» с маленькими оранжевыми наушниками, импортные шмотки и цветной телевизор «Рубин», по которому уже крутили первые «мыльные сериалы».

Об Алике она почти не вспоминала, только иногда, когда хотела подчеркнуть ту или иную его черту, проявившуюся в моём характере или таланте. А в 1989 году, летом, в нашу дверь позвонили. Катюня ушла в магазин, а я с уже годовалой дочкой Олькой осталась дома одна и сразу открыла дверь, думая, что пришла соседка. На пороге стоял худощавый, с измождённым лицом и весь какой-то съёжившийся Алик, которого я не сразу и узнала. Он походил по квартире, выразил неподдельный восторг Катюне, сумевшей практически в одиночку обеспечить семью, и сказал, что его внучка Олька пошла в их немецкую породу. Как люди определяют ту или иную «породистость» у младенцев, для меня так и осталось загадкой. Разговор был коротким и совсем не клеился, чувствовалась дурацкая неловкость. Эта неожиданная встреча, которую я долгие годы рисовала у себя в голове и готовилась таким образом к разговору, прошла как-то скомканно, нервно и совсем не искренне. Мы ощущали себя чужими людьми. О себе отец практически ничего не рассказал: лишь то, что живёт в Тольятти, иногда даёт концерты в поволжских городах, что бабушка Анна и моя тётка Галина давно умерли, а мой родной дядька Михаил, его брат, собирается уехать на свою историческую родину в Германию. Алик попросил его, нерадивого отца, не судить, а понять и простить. Ушёл, пообещав зайти к нам ещё раз повидаться с Катюней. Я с дочкой на руках стояла на балконе и смотрела, как он ковыляет по направлению к автобусной остановке, ни разу не обернувшись.

Алик больше не приезжал, видела я его в последний раз. Катюня писем от него не получала, давно уже не ждала и сильно удивилась, что он вообще объявился. Много позже она получила письмо от его лучшего друга Валентина с известием о том, что мой отец ввязался в какую-то незаконную авантюру с перепродажей легковых автомобилей «Жигули» и что скрывается неизвестно где. Ни богатства и ни славы, разве что дурной, он так и не нажил. Отсутствие Алика я остро переживала лишь в детстве, когда видела, как другие дети гуляют с отцами, как гордо отвечают, где и кем они работают, а я либо молчала в ответ, либо озвучивала придуманную Катюней легенду про отца-пожарника, героически погибшего при исполнении.

Характер с годами у матери стал нервным, неотложки вызывались всё чаще, и только единственная и любимая внучка Олька заставляла Катюню вставать с кровати и заниматься делами: возить её в музыкальную школу, кормить обедами, сажать за уроки – в общем, всё то важное и необходимое, что делали большинство бабушек на пенсии, имеющие внуков.

А в 2010 году Катюня заболела очень редкой и смертельно опасной болезнью под названием «миастения». Видимо, кто-то там наверху решил, что болезней в жизни ей было недостаточно, и добавил ещё одну, последнюю, чтобы уж наверняка… «Шёл ёжик по лесу, забыл как дышать и умер» – приблизительно так можно описать симптоматику этого кошмара, и нам пришлось нанять круглосуточную сиделку. Начались долгие годы постоянного выбивания бесплатного рецепта на продлевающего жизнь дорогущего лекарства и его поиска по всем московским аптекам. Ремиссии приходили на смену острым фазам, и – опять бери мочало, начинаем всё сначала. Сиделка Люба поселилась в Катюниной квартире на девять долгих лет и стала практически членом семьи. В редкие дни мать понимала, что с ней происходит и кто все эти люди. Она уже не слушала телевизор и не выходила на улицу. Всё чаще демоны в её голове кричали страшными голосами, и можно было только догадываться, в каком аду она жила, застряв не по своей воле между двумя мирами: реальности и небытия. Смотреть на такую Катюню не было сил. Только подержать за тёплую худую руку, погладить по седым, но ещё густым вьющимся волосам, рассказать о своей жизни, принести её любимую «красную рыбу» на обед или просто посидеть на краешке её кровати, чтобы мама почувствовала, что не одна, что её любят и о ней заботятся.

Любимым её временем года была весна, когда всё возрождается к жизни, когда хочется что-то изменить к лучшему и вся природа тебе на это намекает, пробуждаясь ото сна и пуская в мир новые зелёные ростки, полные жизни и стремления к солнечному свету.