Танго втроем

За окном на улице раздался какой-то шум, проехала машина, стали бросать железные трубы. Я очнулась и осознала себя сидящей на полу с ножом в руках, представляющей в подробностях убийство своей соперницы. Господи, что это со мной? Это не мои мысли!

Я впала в панику, поскорее сунула нож обратно в ящик, кое-как прибрала на кухне, и все это время меня преследовала мысль, что я схожу с ума. Неожиданно раздался телефонный звонок. Я помчалась к аппарату, надеясь, что это Алик, мне обязательно надо было с ним поговорить, но это оказался с старший из моих знакомых оперов Владимир Петрович.

– Здравствуйте, понимаете, какое дело… – Он замялся.

– Что, есть какие-нибудь новости о депутате Кострове?

– Да, его семья вчера вернулась из Хургады.

– А он?

– А его с ними не было, вместо него летал другой человек.

– Как это? – растерялась я.

– Его жена говорит, что все вышло случайно, что Кострову понадобилось вдруг срочно уехать по делам, а билет и путевка уже были, так что в последний момент пришлось заменить его дальним родственником.

– Врет!

– Возможно, – уклончиво ответил опер. – В общем, его нигде нет, Кострова этого. И там, в Думе, не знают, где он. Никто его не посылал ни в какую командировку. Они думали, что он в отпуске.

– А он на самом деле лежит у вас в морге, – разозлилась я, – я вам две недели это твержу!

– Это было бы так, но дело в том, что мы через службу безопасности Государственной думы запросили группу крови Кострова. И она не совпадает с группой крови трупа.

– А две недели назад вы этого сделать не могли? – не унималась я, но опер терпеливо сносил мое хамство.

– Это процедура долгая, там у них бюрократия. Но и бардак, конечно, тоже имеется, – заключил он по-свойски. – Поэтому у нас к вам огромная просьба. Вы ведь были знакомы с Костровым, так сказать, довольно близко?

– Можно и так сказать.

– Так вот, не могли бы вы взглянуть на него там, в морге?

– Что?

Но он не обратил внимания на мой вопль и продолжал как ни в чем не бывало:

– Голова, конечно, для опознания не пригодна, но на нем ведь могут быть какие-то особые приметы, а может, вы их и так вспомните, ехать не надо будет?

Я попыталась представить себе обнаженное тело Максима, но перед глазами стояло то, что я увидела из окна шестого этажа: нелепая куча тряпья на асфальте и бурая лужа вокруг головы.

– Вы знаете, так ничего вспомнить не могу. А почему я, не лучше ли, если жена его опознает?

Он замялся там, на том конце провода:

– Мы еще не уверены… раньше времени шум… все-таки депутат… журналисты…

И эти тоже боятся журналистов! Как они мне все надоели!

– Ладно, но только извольте прислать за мной машину! – Я с грохотом бросила трубку.

Приехал за мной мой давнишний приятель Дима.

– Привет, давно не виделись!

– Давай, едем скорее, Володя нас там ждет, может, и Громова подъедет.

– Прямо умираю, хочу вашу Громову видеть! – фыркнула я.

– Ты это, соберись. Зрелище там, прямо скажу…

– Догадываюсь!

Но я абсолютно не представляла себе, что там будет на самом деле. В своей жизни я видела двух покойников – бабушку и отца, но там, конечно, было совсем другое дело. Спасло меня то, что лежащее передо мной нечто даже отдаленно не напоминало человека. Так я и решила к этому относиться. Голова тела была прикрыта простыней, а на оставшееся я должна была смотреть долго и пристально. По росту вроде подходит, хотя, как правильно определить рост лежащего человека? Цвет кожи – вы меня извините, какой цвет кожи может быть у трупа, две недели провалявшегося в морозилке?

– Ну что? – не выдержал стоящий рядом Владимир Петрович, видимо, ему тоже было несладко.

– Да не знаю, – тоскливо ответила я. Ну не могла я в этом ужасном месте представить, как мы с Максимом в постели. И не было у него никаких заметных родимых пятен, обычная гладкая кожа. Руки, форма ногтей? Руки были скрючены, ничего там было не разглядеть. И вдруг я вспомнила, что на плече внутри, ближе к подмышке, у него должен быть шрам. Максим рассказывал, что в двенадцатилетнем возрасте лазил где-то с приятелями по чердакам и сильно порезал руку о разбитое оконное стекло. Было много крови, наложили восемь швов. И до сих пор остался длинный шрам и было видно на нем восемь рубчиков, как-то я посчитала.

К горлу подступила тошнота, в глазах темнело. Мне надо было подойти ближе и наклониться, но ноги приросли к полу.

«Давай, иди! – мысленно прикрикнула я на себя. – Только что собиралась соперницу прирезать, а теперь боишься к двухнедельному трупу подойти. Уж он-то точно ничего плохого тебе не сделает!»

Я шагнула ближе и обратилась к санитару:

– Поднимите руку, пожалуйста, левую, нет, правую, точно, правую.

Санитар с трудом поднял правую руку трупа, я обошла стол, наклонилась и поняла то, о чем давно уже подозревала: рука от локтя до подмышки была абсолютно чиста. Санитар бросил руку, она упала на стол со стуком, вывернулась. И я увидела, что дальше, внизу, у запястья виднеется белый шрам в форме полумесяца. Пускай я полная идиотка, и давно уже не в себе, но я точно помнила, что такого шрама у Максима никогда не было. Поняв это, я свалилась в обморок по-настоящему.