Танго втроем

— Может, врача позвать? — сказал он полушепотом. — Посмотри, Вадим, на нее! Мне кажется, что она… не в себе.

— На черта сдался твой врач! — скороговоркой зашептал Лома— , кин. — Я что, не знаю тех врачей? Начнет тут хренотень разводить: «шок», «стресс», «депрессия»…

— Хорошо, а что ты предлагаешь? — спросил Казанцев. — Посмотри сам, этот негодяй запугал ее до полусмерти!

— Все будет нормально, — заверил его художник. — Поверь мне, все утрясется, все будет отлично! Давай не будем торопить события. Надо дать ей отдохнуть, прийти в себя…

— Вадим, можно вас на минуту? — долетел до них женский голос.

Они подошли к ней оба.

— Вадим Петрович, — глядя на художника, медленно произнесла Розанова, — узнайте, я могу быть-свободна? Могу я, к примеру, уйти отсюда?

Прежде чем Ломакин сообразил, что ему ответить, вмешался банкир:

— Елена Владимировна, дорогая, поймите меня правильно, прошу вас… Там, снаружи, — Казанцев сделал неопределенный жест, — вам находиться опасно. А здесь вы можете чувствовать себя абсолютно спокойно. Какой-то минимум комфорта имеется, и будет разумнее всего провести в данном убежище ближайшие несколько суток. Я разберусь с теми, кто посмел преследовать вас, я разберусь с ними быстро и сурово, я вам это гарантирую. А пока… Пока побудете здесь. И я хочу, чтобы вы поняли… Лена. Вы не просто мой гость, вы гораздо больше, неизмеримо больше, чем гость…

— Так я, значит, несвободна? — переспросила Розанова, глядя только на Ломакина. — Меня н е выпускают?

Ее лицо вновь закаменело. Она вспомнила слова Андрея: «Лена, вы свободны. Вы вольны в любой момент встать и уйти, никто не посмеет вас задерживать. Все зависит только от вашего желания…»

Двое мужчин опять отошли в сторонку.

— Не дави на нее, Алексей, — негромко сказал Ломакин. — Очень прошу тебя — не торопись! Нужно какое-то время, чтобы она могла прийти в себя. У тебя есть дела «наверху»? Ну вот и ладно, займись ими, а я пока побуду здесь, попытаюсь ее успокоить.

Казанцев в знак согласия кивнул головой:

— Пожалуй, Вадим, ты прав… Но этой сволочи, Бушмину, теперь точно конец… Меня только одно радует: негодяю сейчас так тошно, так тошно, что ему впору позавидовать даже грешникам в аду!

* * *

Бушмин включил связь с внешним миром и после небольшой паузы сказал:

— Я не знаю, кто вы такие и что вам от меня нужно, но вы напрасно теряете время… Как насчет пожрать? Когда обед по расписанию? Да и на горшок пора бы уже сходить… Эй, Джи-ай! Глухой? Ай вонт… черт, забыл слова… Как хочешь, тебе же потом убирать…

Смуглолицый визитер ушел примерно час назад, оставив Кондора на попечение Джи-ай. Интересные он, конечно, вещи тут рассказывал, и откуда он только все это вызнал? Очень настаивал, чтобы Бушмин дополнил недостающие детали и подробности. Видите ли, ему хочется знать всю историю от начала до конца. Повторял все время: «Бушмин, ключ — у вас!» Ага, счас… Ключ им по-. дай. Да еще на блюдечке с золотой каемкой.

Ушел. Может, обиделся, что Андрюша не соглашается этот самый ключ ему передать. Или пошел в словарях рыться, искать там значение слов и выражений, которые время от времени употреблял Бушмин. В академиях своих, видать, толком не учились, вот и приходится Кондору восполнять их словарный запас.

Да и откуда у него ключ? Все отобрали, висит на цепях в чем мать родила. Даже «Командирских» на руке нет, часы тоже приты-рили, сволочи, а они дороги Бушмину как память.

Там, во внешнем мире, показывали «кино». У Бушмина даже не поинтересовались, нравится ли ему такое «кино» или он предпочел бы смотреть что-то другое. Поставили, и все.

Демонстрационным экраном служило зеркало, поделенное на четверти. После ухода смуглолицего с этим зеркалом произошла некая метаморфоза — оно перестало отзеркаливать, а его «четвертушки», оказывается, это не что иное, как плоские экраны мониторов, каждый размером метр на метр.

Изображения на экранах были разными. На том, что находился в левом верхнем углу, крутили ролик, занимающий по времени примерно двадцать секунд. Из голубой «Сиерры» выбрался Саша Прохоров, хлопнул дверцей, вот он идет, огибая столики летнего кафе, мельком, три-четыре секунды, Алтуфьев в плаще и шляпе, опять Санька, приветствующий того взмахом руки, сближаются, Прохоров уже протягивает ладонь для рукопожатия, но, делая явно лишний шаг, заваливается на Алтуфьева. Причем видно, как в этот момент из затылочной части головы Прохорова вырывается наружу красное облачко… И тут же пошло по новой: «Сиерра», столики кафе, Алтуфьев, лишний шаг, «облачко»…

На левом нижнем мониторе другая картинка. Оператор, наверное, это был сотрудник УВД, заснял на пленку распростертое на плиточном покрытии двора тело. Жертва падения с большой высоты лежит, можно сказать, на спине. Конечности неестественно изогнуты, вернее, изломаны, подошва правой ноги, например, едва не достает до плеча. Лица попросту нет, как будто с человека кожу содрали. Вот подошли двое с носилками, им помогает третий. Кое-как распределили останки на носилках и поволокли их к труповозке.