Танго в стране карнавала

Было трудно стряхнуть с себя бразильскую анархию, и я не раз попадалась на пренебрежении к правилам, принятым в обществе: сначала за езду по проселочным дорогам на незарегистрированной машине, затем за езду на велосипеде без шлема.

— Это моя голова! — возразила я, но два полисмена были явно не в настроении вести дискуссии на подобные темы.

Они только насмешливо улыбались, а потом один саркастически заметил:

— Только не тогда, когда вас везут в карете «скорой помощи» в больницу Святого Винсента, чтобы латать по программе бесплатного медицинского обслуживания.

— Не нужна мне ваша больница Святого Винсента и бесплатная медицинская помощь, — заявила я. — Я протестую против навязывания мне услуг со стороны родного государства…

Но они не дослушали и со смешком сказали:

— Расскажешь это судье, роднуля.

Но, как ни тяжко было отвыкать от анархии, ничто так меня не убивало, как saudade[82] — щемящее чувство, хорошо знакомое мореходам-португальцам. Это слово, перевести которое дословно невоможно, означает, как я теперь поняла, что воспоминания разбивают сердце на мелкие кусочки. Я снова и снова слушала Картолу в надежде хоть как-то убить ностальгию, но от этого становилось только хуже. От каждой ноты перед глазами всплывала масляная желтая луна, а в ушах звучал мучительный звон кавакинью под моим окном. Не загнуться совсем мне помогла капоэйра на пляже Бонди с могучей бразильянкой по имени Мейре Лу; еще мы с братом и сестрой выпивали по четвергам в бразильском баре Бонди.

Я три месяца ела только макароны, продала все свое имущество и в конце концов ухитрилась положить на банковский счет шесть тысяч долларов.

Ипотечные бездельники просто остервенели.

— Как же ты сможешь вернуться в Бразилию? У тебя ведь нет денег, — спросила меня одна супружеская пара.

— Я все распродала, — лаконично ответила я.

У них отвисли челюсти, и они смогли выдавить только:

— Ну, это уж как-то… просто жуткая безответственность.

Родители в этот раз поехали провожать меня в аэропорт и выглядели немного печальнее, чем обычно. Чтобы поднять им настроение, я рассказала, что собираюсь начать собственный бизнес. Какое-то время я даже сама в это верила, пока моя бывшая начальница, с которой мы решили выпить на прощание, не сказала мечтательно:

— Я бы, наверное, на твоем месте продолжила с кабаре…

В этот раз я приехала в Бразилию в декабре. Фабио привел к воротам аэропорта пятерых музыкантов, которые играли самбу и пели мне серенаду. Я ждала, что малоутешительная новость о моем финансовом положении раздосадует Фабио, но он воспринял известие спокойно.

— Добро пожаловать в клуб, — беззаботно сказал он.

Поначалу, поскольку я прибыла в Рио-де-Жанейро в выходные, мне показалось, что здесь вообще ничего не изменилось. Было дико жарко, в воздухе висел запах гниющих манго, а из радио Густаво доносились звуки «Воспоминаний». Самба по-прежнему гремела до полудня, Густаво по-прежнему ябедничал на Фабио, Кьяра по-прежнему ненавидела всех и вся, кроме Катры и фанка, а у Фабио по-прежнему был вид человека, которому нечего терять.

Так все и было до утра понедельника, когда я сообразила: что-то изменилось. Накануне мы загулялись допоздна, и теперь я крепко спала и видела сон. Мы с Густаво и Фабио вместе с группой туристов-пенсионеров танцевали самбу вокруг нашего туристического автобуса в Риме, когда вдруг раздался тягучий пронзительный вопль. Звук безжалостно вырвал меня из паутины сновидения и катапультировал прямо в отвратительный, мучительно-яркий свет дня.

— Что, где, как? — промямлила я, все еще танцуя.

Я поднялась, распахнула балконные двери, не вполне понимая, где нахожусь — в Кэптенс Флэте, Риме или Рио. Звук не затихал. Я ничего не могла понять. Я в Рио. Кажется. Но что это за звук? Сфокусировав взгляд, я увидела, что люди в доме священника на противоположной стороне улицы смотрят на меня, раскрыв ставни.

Наконец сон рассеялся, и я рассмотрела мерзкий будильничек, который и наделал столько шума. Фабио спал рядом с ним, уткнув лицо в подушку, и не думал просыпаться. Стукнув будильник кулаком, я тяжело опустилась на колени. Я не могла понять, чей это будильник и какого дьявола он делает в нашем доме.

Загадка казалась неразрешимой, пока Фабио вдруг не подскочил, как солдат, уснувший на посту.

Дико бормоча:

— Что, что, да, пора, пожалуйста, опаздываю, вдруг опоздаю, пока еще ни разу… — он бросился к шкафу, вскочил в него, выскочил, сделал два круга по комнате, кинулся к входной двери, приложился лбом о дверной косяк и, отскочив, упал на спину.

За это время я проснулась окончательно.

— Что происходит, Фабио, можешь ты мне наконец объяснить? — прошептала я.

Фабио, ничуть не обескураженный, поднялся на ноги, натянул шорты и сбежал вниз по лестнице, крикнув:

— Приготовь обед к двенадцати часам!

Я наблюдала, как он несется по улице на первую свою постоянную работу.