На проверку квартирой оказалась небольшая, зловонная комнатка в западном квартале Лондона. Я трансгрессировал на истертый ковер, сжимая в руке тяжелый чемодан, наполненный подарками Блейза, как НЛО на детскую площадку. Слишком контрастной казалась обстановка к хоромам Забини.
Сначала он посещал меня часто, оставляя после себя немного денег и зелья, так, чтобы хватило до следующего раза. Потом он стал появляться все реже и реже, находя меня в полубессознательном состоянии после очередной ломки. Он тогда становился рядом со мной на колени и, шепча слова извинения, сам вводил мне дозу, а потом долго не уходил, оставался рядом, согревая собственным теплом. Он неизменно говорил тогда:
— Жуткая дыра — это место. Давай поищем что-нибудь приличнее, Малфой?
Но дни шли, а ничего в моей жизни не менялось, кроме того, что все это понемногу становилось существованием.
Потом Блейз пропал почти на месяц, и когда он появился у меня вновь, я был на грани жизни и смерти. Он дотрагивался до меня, и лицо его выражало отвращение:
— Во что ты превратился, Малфой?
— Не забывай, это ты сделал меня таким, — зло зазвучал мой собственный голос, усиленный действием смеси кокаина и героина, расплавляющим теперь вены изнутри.
— У тебя всегда был выбор.
— Уйти на улицу?
— Начать работать. Делать дела. Как я.
— Работать? Ты же сам говорил, что Малфои не созданы для работы.
— Работать на меня, Драко! Но лишний раз я убеждаюсь: как был ты идиотом, так им и остался. Я давал тебе деньги, давал порошок, но ты даже не начал барыжить, а я надеялся, черт тебя дери, что ты слезешь с меня, Малфой.
— Я не лез к тебе и на тебя.
— Ты должен был как-то платить.
— То есть…
— В любом случае, — перебивает меня Забини, — я вынужден уехать. Мои дела в Лондоне идут не так, как я рассчитывал, а посему мы с Пэнси улетаем во Францию.
— Ты бросаешь меня здесь одного?
Блейз садится в кровати и взъерошивает кучерявые волосы — это выдает в нем раздражение.
— Я могу оставить тебе тысячу или пару тысяч, но тебе это не даст ничего. Ты просрешь эти деньги, не умея зарабатывать на них, и окажешься в том же дерьме, что и сейчас. Знаешь, Малфой, когда я отселил тебя сюда, я надеялся, что хотя бы убогость этого места заставит тебя шевелиться, но нет, ты готов нырнуть на самое дно, лишь бы не оставаться верным своим идиотским убеждениям.
Он был прав.
Он во всем, мать его, оказался прав. И когда, молча, ушел, хлопнув дверью, и когда все же оставил на обеденном столе пачку мятых банкнот — вытащив из кармана все, что там было:
— Я не могу тебе помочь, Малфой, и никто не сможет. Пока ты не проснешься сам.
Безнадежность.
Теперь берег моего одиночества пах ею.
А еще немного тухлым мясом и спиртом.
Я не мог спрятаться от действительности даже в наркотическом бреду.
Да, и мне было одиноко настолько, что я надевал старую мантию и гулял по магическим кварталам, спрятав лицо в капюшоне. Пару раз я встречал знакомых и тогда, протянув руку для приветствия, я получал вежливый кивок, и все мои псевдо друзья спешили покинуть место встречи, не поинтересовавшись даже, почему я так выгляжу. Я видел в их глазах страх.
Блейз во всем оказался прав. И в том, что деньги закончатся быстро. Хотя на случай ломок у меня была справка о несуществующей болезни, и я получал дозу морфия в маггловской клинике, но мне было нечего есть, и нечем платить за квартиру.
Хозяйка грозилась выставить меня за долги и не делала это только потому, что боялась тех ребят, что заходили ко мне по вечерам.
Я нашел способ сводить концы с концами.
Сложный. Неприемлемый для старого Малфоя. Для нового это входило в привычку.
Наркота становилась все более дешевой и гадкой. У меня начали крошиться зубы и выпадать волосы. За полгода такой жизни я стал похож на старика — тощего и зловонного. Смотреть на собственное отражение в зеркале становилось противно.
Все чаще и чаще морфий, и призрачнее видения.
Те временем на город опустилась осенняя непроглядная мгла.
Сырая осень. В ее завершении небо собралось выплакать все слезы, что сдерживало месяцами. Я заблудился где-то в этих ноябрях.
Земля расправила вены деревьев точно в ожидании дозы, как и я. А ее все нет, я вижу красные капли крови, падающие на мостовую. Это не листья, а жажда. Если ее не утолить, они свернутся, почернеют, так же, как жизнь внутри меня.
…
Но грязное покрывало осени сменяет чистый, белый лист зимы. Можно писать историю заново, да сломалось перо. Растекаются кляксы.
В один из декабрьских вечеров, похожий на другие, словно брат-близнец, я возвращаюсь к себе. Я получил инъекцию в маггловской больнице, и мне, можно сказать, повезло. Удалось раздобыть мелочи на еду. И теперь я прижимал к себе бумажный пакет с сэндвичами.
Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев
Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное