Танго в шкафу (СИ)

— Грязнокровка оказалась ласковее меня? Драко, мне казалось, что мы неплохо проводили время, — Забини карикатурно облизывает верхнюю губу, показывая всем присутствующим, КАК ИМЕННО мы проводили время. И это становится последней каплей. Мой кулак плотно припечатывается к его скуле, и в то же время я вижу, как задыхающаяся от гнева Грейнджер выхватывает палочку. Темные глаза наполнены ненавистью, и она способна наплевать в этот миг, что находится в центре маггловского квартала. И я сам забываю обо всем: о Забини, сыплющим проклятьями с земли, куда его отправил мой хук, о статуеподобной Паркинсон. Я ловлю тонкое запястье Грейнджер и выворачиваю ей руку, крича: «Нет, это того не стоит, остановись»!

Она едва переводит дыхание, когда Забини поднимается с тротуара. Брезгливо отряхиваясь и сплевывая кровь с разбитой губы, он шипит:

— Вы оба еще об этом пожалеете. И ты, Малфой, и ты, мугродье!

Он толкает бессмысленно улыбающуюся Пэнси в спину, и та покорно бредет обратно к автомобилю. Глухие хлопки дверями, рев мотора, разрезавший тишину позднего вечера и… эти двое исчезают в небытие. Туда, откуда пришли.

Грейнджер смотрит им вслед и дышит уже спокойно.

— Никто больше не будет обзывать тебя при мне.

Вздыхает:

— Просто пойдем домой, Малфой.

…

Она никогда не запирала дверь своей комнаты на замок, просто прикрывала ее и все. Но сегодня она замерла в дверном проеме, будто ожидая чего-то.

— Переживаешь из-за того, что сказал Забини?

Отрицательно качает головой.

— Что тогда? Ты странно выглядишь.

— Это все из-за твоих вопросов… по поводу меня и Рона.

— Не переживай. Лично я считаю, что он идиот еще с начала обучения в Хогвартсе. Поверь, с тех пор я только укрепился в собственном мнении.

— Почему идиот он, а не я? — тихо спрашивает она.

А я больше не могу терпеть. Потому что это Грейнджер. Потому что она сейчас стоит всего в шаге от меня, и я вижу, как глубоко и редко она дышит. Я шагаю к ней, и в этом шаге вопрос — могу ли я переступить границу ее спальни? Границу между нами.

Мнется в дверном проеме и изучает рисунок на ковре под ногами.

— Я хотела бы пригласить тебя сюда, но ты уже здесь.

И, кажется, за это она злится и хочет оттолкнуть. Вернуться туда, где все было хорошо и знакомо. Она борется и сжимает пальцы, чтобы ударить, оттолкнуть. Но я ловлю их, и это здорово. Между нами пара дюймов — ее кулаки в моих.

Губы. И от одного касания она дрожит всем телом.

— Мерлин, Малфой, что ты делаешь?

— Я просто делаю шаг.

…

— Почему здесь так тихо, Грейнджер?

Но она хочет этой тишины, запечатывая мои слова касанием губ.

— Пожалуйста.

Тонкие пальцы бегут по застежке собственной кофты. Она решительно стягивает ее и бросает на пол.

Каштановые кудри выводят вензеля скрипичных ключей по плечам, а музыки в этом нет. И тогда я начинаю играть ее сам.

Простой поцелуй — средняя октава. Язык, губы, снова язык — тихий стон.

Она ловко освобождает меня от одежды. Снимая рубашку, она невольно касается шрамов на запястьях и, зажмурившись, тянет меня к кровати.

Узкая старая скрипуха звучит на октаву выше, чем Грейнджер. Я двигаюсь медленно. Слишком тепло, хорошо, так, как давно не было.

Она отзывчивая. И на скромные ласки реагирует крайне ярко, наполняя комнату собственным звучанием. Она сама, как ни разу не спетая песня, где слов я не знаю, могу лишь угадывать ноты пальцами.

Красивая… эта мелодия, что получается у Грейнджер. Лучше всех, что я слышал раньше.

Но понимаю я это только теперь, наблюдая странное явление в ее карих очах.

Вы когда-нибудь видели солнечное затмение в человеческих глазах, когда вместо стона она резко выгибается в моих руках, и робкую полосу заката темной радужки поглощает черный диск зрачка?

Я завершаю эту мелодию на самой низкой октаве, и это мой собственный стон. Я благодарен. Она напомнила мне, кто я на самом деле.

Утро.

За ночью приходит оно. Теперь всегда, как это было тысячи лет до нас и будет после. Я верю.

А Грейнджер безмятежно спит на моей руке, своей обвив мою талию. И нет неловкости в ее наготе и в том, что сильнее хочется прижать ее, пригладить волосы. Но я лежу тихо, боясь разбудить, и заворожено наблюдаю за ее сном.

Шевелится, и, пользуясь этим, я откидываю пряди с ее лица.

Она совершенна, когда просыпается.

Открывает глаза и не торопится отстраниться, укрыться. Она тихо проводит ладонью по моей груди и прикасается к ней губами.

— С добрым утром, Грейнджер, — тихо приветствую я.

— С добрым.

Вдруг она легонько отталкивает меня и вскакивает с постели. Наспех прикрывшись, она вынуждает сделать меня то же самое.

— Что-то случилось? — вопрошаю я.

— Я совсем-совсем забыла.

Отворачивается, выдвигает ящик прикроватной тумбочки и долго копошится в нем. Наконец нашла и, взяв, возвращается в кровать. Садится рядом и протягивает мне что-то, крепко зажав в кулаке.

— Только ничего такого не подумай, Малфой.

— Хорошо, — отзываюсь я, открывая сжатые пальцы, словно крышку импровизированной шкатулки. Там на розовом бархате девичьей кожи кольцо. Хорошо мне знакомое — семейный артефакт семьи Малфоев, то, что я носил еще в школе. Подарок отца.