Танго смерти

Сначала мама пристроила меня в лавку пана Жабского, который торговал колониальными товарами, там на вывеске так и было написано «Колониальные товары», а в витрине сидел шоколадный мавр, и вокруг него лежали коробки с чаем, кофе, какао, корицей, гвоздикой и всевозможными заморскими специями, а между ними красовались вырезанные из дерева и раскрашенные бананы, ананасы, папайи, кокосы и прочие фиги с маком. На полках за спиной у мавра красовались экзотические напитки: ликеры гданьской фабрики «Marachino di Zara», «Girolamo Luxardo», «Guille Goldwasser», «Persico», «Curasao», «Grand Chartreuse», мандариновый ликер аббатства Фекам во Франции, голландский ликер «Wymand Focking», а еще – какао Бендсдорпа из Амстердама, цикориевые кофейные напитки в пестрых металлических коробках «Франка», «Росманита», «Инжирный султанский» и «Инжирный королевский». Детвора, возвращаясь из школы, всегда толпилась у этой витрины и с нетерпением ждала, когда мавр им подмигнет, или улыбнется, или хотя бы пальцем поманит, а потом детишки приводили в магазин своих родителей и покупали халву, шербет, козинаки, финики, изюм. Не знаю, догадались ли вы уже, что этим шоколадным мавром был я, ведь что-что, а так вот сидеть без дела я любил больше всего. Сидеть мне нужно было утром, когда дети шли в школу, и после полудня, когда они возвращались, а еще в воскресенье, когда люди шли из церкви, растирая на языке сладкий вкус греко-католического или пресный католического причастия.

Хуже всего было, когда к витрине подходили мои приятели и корчили смешные рожицы, чтобы вывести меня из равновесия: Йоська оттопыривал языком нижнюю губу и со своими лопоухими ушами был похож на обезьяну, Вольф засовывал большие пальцы обеих рук в рот, растягивая его как можно шире, а указательными оттягивал веки вниз, Ясь прижимал свою физиономию к витрине и демонстрировал свой расплющенный нос. Я терпел, отводя взгляд в сторону, и думал о высоком. Продержался я на этой работе месяц, потому что когда какой-то озорник влез на витрину и пытался откусить мне ухо, думая, что оно шоколадное, я взорвался праведным гневом и высыпал ему на голову целый мешочек какао. Пан Жабский не смирился с таким безобразием и поручил мне другое дело – лепить наклейки на всякие пачечки с продуктами, а мое место занял другой мавр. Я не знаю, почему лавочник решил, что за час я должен налепить не менее сотни наклеек, сразу видно было, что он лишен творческого подхода, тогда как я имел философское видение этой задачи. Каждую наклейку я не просто смазывал клеем, но еще и вкладывал в нее душу, процесс вложения души продолжался не менее четверти часа, поэтому за час я мог приклеить не более четырех наклеек, да и то я считал, что такая спешка только вредит эстетической направленности дела, и будь моя воля, я бы в час налепливал не более одной наклейки, зато такая коробочка излучала бы всю любовь моего сердца и тепло моей души, но пан Жабский был другого мнения, поэтому он попросил мою маму забрать меня от него, точнее «от греха подальше», намекая, очевидно, на тихое желание убить меня, порезать на кусочки и продать в виде сушеных фиников.

«Размышления и фантазии»: «Никогда не покупайте сушеных фиников у пана Жабского – это могут быть части растерзанных тел его бывших работников».

Не вышел из меня и продавец мороженого, хоть я и очень старался, потому что в первый же день, когда я выехал в город с тележкой, в которой между кусков льда, присыпанных опилками, было ведерко с мороженым, меня тут же обступили мои приятели, и не только Вольф, Яська и Иосиф, а еще с десяток подростков нашей парафии, и стали помогать толкать тележку, хоть это было совершенно излишне, потому что тележка и так катилась себе, подпрыгивая на мостовой, но они не отставали, а потом стали требовать, чтобы я угостил их мороженым: «Мы что – зря толкали?» Я пытался объяснить, что не нуждался в их помощи, но они меня и слушать не хотели, подняли крышку, и каждый наложил себе в бумажные стаканчики мороженого сколько хотел, а потом они ели это мороженое маленькими деревянными лопатками, а после первой порции им захотелось еще и вторую и третью, а я даже и не сопротивлялся, помня заповедь «сгорел сарай – гори и хата», после этого торговать уже не было смысла, и я притащил тележку, которую мне уже никто не помогал катить, к пану Цапу, тот очень удивился, что нет никакой выручки, но я не мог рассказать правду и поэтому объяснил, что на меня напали бандиты, приставили пистолет и забрали мороженое. Он долго смотрел на меня круглыми от удивления глазами, а потом сказал, что никогда ничего подобного не слышал, и переспросил:

– Приставили пистолет?

– Вот сюда – ко лбу, – ткнул я пальцем.

– Хорошо, но как они могли в руках перенести столько мороженого?

– У них было с собой ведро.

– А деньги не забрали?

– Какие деньги? Я ж ничего не успел выручить.

Он заглянул – там, на дне, белело немного мороженого.

– И это все, что осталось? – спросил он таким тоном, будто я предлагал ему доесть за мной миску вареников.