Танго с Бабочкой

— Ну и жарища сегодня, мистер Дэнни, — отозвалась она, вытирая лицо и раскатывая тесто для своего фирменного пирога. К полуночи от него не останется и крошки. То же касалось и ежевичного вина. Старая Элайа знала, что мужчинам требуются также удовольствия для желудка. — Совсем я запарилась.

Он выдвинул стул, развернул его, перекинул ногу и уселся, опершись руками на спинку. В поле его зрения попала лежащая на столе газета — «Сан-Антонио Лайт».

— Что думаешь насчет этих ниггеров из Алабамы, Элайа? — спросил он, покачав головой. — Хотят ездить в автобусах для белых.

— Ничего путного из этого не выйдет, мистер Дэнни. Каждый должен знать свое место. На самом дне находятся негры, дальше — светлые цветные, затем всякий сброд, а на вершине — приличные люди. Так было всегда, так и должно оставаться.

Дэнни ее не слушал. Он знал, в какую категорию она определяет его — «всякий сброд». По убеждению Элайи, приличные люди никогда не переступали порог заведения Хейзел.

Были времена, когда Дэнни не читал газет и не следил за новостями. Но все изменилось, стоило ему вернуться в школу. Сейчас устройство современного мира и происходящие в нем процессы были объектами самого пристального внимания Дэнни. Изучение этих вопросов и четкое знание слабостей своих возможных конкурентов — даже тех, о которых они и сами не подозревают, — вселяли в него уверенность, что ему удастся с лихой наверстать упущенное в юности время.

Родившись в 1933 году, Дэнни был одним из семерых детей переезжающего с места на место издольщика и его болезненной жены. Его детство прошло в нищете, начиная с первых воспоминаний о том, как они с братьями и сестрами выносили кровати на улицу, чтобы было не так жарко, и заканчивая определением в форт Орд в Калифорнии. Они всегда ходили босыми и одевались в просторные балахоны на голое тело. У них никогда не было расчески — приходилось пользоваться гребнем, каким вычесывали животных. Когда они гурьбой шли в соседний городок на занятия в школу, их головы всегда были опущены, потому что дети из семьи Маккей знали — они хуже других детей. А еще они все время переезжали. Стояла Великая депрессия, и, как и тысячи других семей, ищущих работу, Августус Маккей тянул за собой свой выводок оборванцев по просторам Оклахомы, Арканзаса, Техаса, пока не добрался до Хилл Кантри, где ему подворачивались временные подработки на фермах. Им приходилось жить в покосившихся сараях с огромными прорехами в стенах, без электричества и ямой в земле в качестве отхожего места. Если, по мнению землевладельца, Августус Маккей работал плохо, хозяин вызывал шерифа и семью выгоняли, так что им вновь приходилось брести с опущенными головами.

Дэнни не воспитывался на приключенческих рассказах Джека Лондона, как его сверстники из среднего класса, — его уделом были бульварные журналы. А его сестрам никто и вовсе не собирался давать образование, поэтому их поведение обусловливалось животными инстинктами, потому-то их и стали называть «эти грязные девицы».

Единственной вещью, которая его радовала, была рогатка — он смастерил ее из раздвоенной палки и двух резинок, вырезанных из старой камеры от шины. И он на многие часы убегал от нищеты и отсутствия перспектив, посвящая это время охоте на ни в чем не повинных птиц. Тогда он понял, что в одиночестве ему проще, ведь никто не бросал на него осуждающие взгляды сверху вниз. В этом мире не было социального деления, не было ни сброда, ни приличных людей, не требовалось думать о том, как к тебе относятся другие. А было там только бесконечное техасское небо, в котором постоянно дули неутомимые ветры, и обиженный маленький мальчик. Но тем не менее в этом исполненном одиночеством существовании был еще один человек, имеющий для Дэнни огромное значение.

И он любил ее отчаянно, чувство это граничило с одержимостью.

— Угощайтесь пирогом, мистер Дэнни, — сказала Элайа, засовывая в духовку противень. — Яблоки были такие сладкие, что я даже не стала добавлять сахар.

Дэнни выбрал себе большой треугольный кусок. Во всем Сан-Антонио не было женщины, которая готовила бы пироги лучше, чем старая Элайа.

Дэнни начал читать в газете о сердечном приступе Эйзенхауэра, когда из приемника донеслись звуки песни «Желтая роза Техаса».

Нельзя было сказать, что Дэнни волновало здоровье президента. Его мысли занимал совершенно другой аспект, и не просто занимал, а приводил в восторг. Само понятие президентства. Вот это была настоящая власть. Оказавшись в умелых руках, президентская власть могла предоставить своему обладателю невероятные возможности. Дэнни считал, что лично он для этой роли сгодился бы на сто процентов.

Но песня нарушила приятный ход его мыслей.

Мелодия не была грустной, однако напоминание о розе Техаса заставило Дэнни забыть о зажатой в руках вилке с кусочком пирога; его взгляд застыл на противоположной стене.

Он называл так ее. Свою розу Техаса.