Я заморгал, челюсть моя медленно отвисла. Макгрей тоже лишился дара речи. Мы оба ожидали, что прения продлятся куда дольше.
Первым опомнился Шеф:
– Сэр, вы не можете позволить им…
–
Дубик поднялась, когда мы прошли мимо нее.
– Как я уже сказала, ни в чьих руках они не будут…
–
Никогда не забуду, как я задыхался и как колотилось мое сердце, пока мы бежали по скрипучему пирсу. С каждым шагом во мне вспыхивал страх, что сейчас либо королева передумает, либо премьер-министр отдаст приказ перестрелять нас всех, либо Шеф или Мунши не выдержат и с яростью набросятся на нас.
Ничто из этого не случилось.
Мы прошли мимо Кэролайн. Бедняжка, все еще в напряжении, едва не рыдала, и ее темные глаза преисполнились радости, когда она увидела, что мы уже рядом.
Мы с Макгреем перескочили на палубу и обнаружили, что капитан Джонс и его мальчишки прячутся за фальшбортом, у всех по револьверу в каждой руке.
И снова я был на покачивающемся корабле, и снова все казалось мне ненастоящим. Каким образом нам удалось уйти?
Стоило об этом подумать, как на борт взошли Дубик и миссис Лессок, и капитан Джонс бросился рубить швартовы.
Вскоре пароход, пусть и медленно, но отчалил, и мы увидели, как стражи Виктории зажигают фонари вокруг шатра. Ее крики продолжали разноситься по заснеженной отмели, улетая в открытое море, и на один недолгий миг я проникся к ней жалостью.
И тут мои сломанные кости заныли от холода и сырости.
Этим я обязан был ей. Вся моя жизнь была разбита вдребезги из-за эгоистичных интересов этой женщины.
Мы с Макгреем молчали, не в силах отвести глаза от острова, а корабль тем временем набирал ход. Мы в последний раз увидели ее – она молотила руками, сбивая всех и вся вокруг себя. Семидесятилетнее дитя на коленях, бившееся в истерике и колотившее даже тех, кто пытался помочь ей подняться.
Через некоторое время, когда мы отплыли уже достаточно далеко, Дубик кивнула Кэролайн, и та отпустила сороку.
Все – и на пароходе, и на острове – наблюдали, как черные крылья удаляются и в конце концов исчезают во тьме зимней ночи.
И тогда я наконец смог выдохнуть.
Родословное древо королевской семьи
Составлено детективом-инспектором А. Макгреем.
Обнаружено среди документов, конфискованных из
Эпилог
Темнота.
Стояла полная, абсолютная темнота.
И вдруг золотистая полоска света взрезала эту бездну, когда Лейтон распахнул шторы и из окна открылся вид на белоснежные поля.
– Что… что? – пробубнил я, до того сонный, что не узнал собственный голос.
– Доброе утро, сэр, – сказал он, наливая мне первый за день кофе. – Прошу прощения, что разбудил, но вас ожидает гость.
– Гость? – переспросил я, потирая глаза и с кряхтеньем садясь в постели. – Кому же пришло в голову явиться в столь ранний час?
– Уже сорок минут пополудни, сэр.
– О боже! – Я схватил чашку – крепкий аромат творил чудеса. – Кто там?
– Мистер Макгрей, сэр. Он прибыл несколько часов назад.
Я раздраженно засопел. Нельзя было заставлять его ждать еще дольше…
– Передай, что я спущусь к нему через…
– Как всегда! – В комнату влетел Макгрей собственной персоной – со стаканом виски в руках. – Чертов лорд Перси отдает приказы из своей шелковой постельки!
Я безропотно вздохнул. Лейтон уже знал, что не стоит и пытаться вывести Девятипалого из комнаты.
– Принести вам завтрак… или ланч, сэр? – уточнил он у меня.
– Завтрак, – ответил я. – Нужен же в жизни хоть какой-то порядок…
Поклонившись, он вышел, а Макгрей уселся в кресло возле очага. Я сделал несколько глотков кофе в тишине – Макгрею хватило совести потерпеть, и он молча сидел, покручивая бокал со своим напитком.
– Что привело тебя сюда? – спросил я.
– Я тебе письмо отправил и три телеграммы. Мы волновались, что ты не пережил смены десятилетия!
– О-о? – откликнулся я. – Простите. Почтовая служба в этих местах очень медлительная. – Сказав это, я как ни в чем не бывало поставил блюдце с чашкой на те самые послания, лежавшие на моем прикроватном столике.
– Я переживал, – признался он. – И мамзель Кэролайн тоже.
Я самодовольно ухмыльнулся. Неудивительно. Я все-таки покинул наше жалкое сборище, как только капитан Джонс пришвартовался в порту Лит. К счастью, было еще утро и я успел на первый же поезд в Англию.
– Знаю, – сказал я. – Прости, но я решил, что лучше всего будет уехать сразу. У меня в Эдинбурге не осталось ни дома, ни даже вещей.
Макгрей улыбнулся.
– Та гадина леди Гласс до сих пор ноет, что ты ей должен. Джоан говорит, слуги слышали, что она намерена подать в суд.