Танец змей

Единственным звуком здесь было журчание маленького фонтана, доносившееся из зарослей банановых деревьев, папоротников и стрелиций, – весь городской шум отражало толстое стекло.

– Эу! – напугав меня, крикнул в пустоту Макгрей, и голос его эхом разнесся по зданию, словно мы были в церкви. – Мы пришли!

Мы подождали. Взгляд мой метался из стороны в сторону, словно я опасался увидеть в этих экзотических джунглях охотящегося тигра.

Тишину нарушил едва различимый шорох одежды. Опять воображение разыгралось, подумал я, но Макгрей вдруг ринулся вперед. Я побежал за ним, но вскоре потерял его из виду в гуще кустарников и узких тропинок.

Я двигался на звук его тяжелой поступи, расталкивая крупные листья и ветви на своем пути. Он громко топал впереди, затем остановился и пророкотал:

– Какого черта?

Я припустил на звук его голоса. Лист шириной в три фута загораживал мне обзор, и, оторвав его, я увидел Макгрея. Он смотрел на худощавую фигуру, с ног до головы одетую в черное.

– Вы? – с изумлением воскликнул я, когда глаза мои встретились с глазами доктора Томаса Клоустона.

Глава Эдинбургской лечебницы для душевнобольных, со своею кустистой темной бородой и зеркально гладкой лысиной, стоял, не произнося ни слова.

Как и леди Энн, он, казалось, все больше усыхал с каждой нашей встречи: щеки запали, а в безукоризненно ухоженной бороде наконец появились седые волоски – весьма впечатляюще для человека сорока пяти лет, которого бесконечно преследовали всякие напасти.

Мое изумление молниеносно переросло в понимание, ибо мало существовало на свете людей, столь же глубоко впутанных в связанное с ведьмами дело – осмелюсь исключить из этого числа даже нас с Макгреем.

Примерно восемь лет назад в обстановке строжайшей секретности доктора Клоустона вынудили принять в лечебницу лорда Джоэла. Настроенная сохранить душевное расстройство сына в тайне, леди Энн силой заставила его обойти строгий шотландский закон о невменяемости. Бедный доктор всегда уверял нас, что действовал исключительно из сочувствия, из убеждения, что в противном случае лорд Джоэл попал бы в какой-нибудь жуткий бедлам, где его лечили бы сомнительных компетенций эскулапы; я, однако, не был в этом до конца уверен. Ни один разумный человек – коим он, несомненно, являлся – не согласился бы на столь убийственную сделку, и он, бесспорно, не раз пожалел о ее последствиях. Мало того, что ведьмы внедрились в его заведение и проработали там семь лет под видом медсестер, ухаживавших за Джоэлом Ардглассом, – он также был навсегда связан клятвой держать все в тайне: он преступил закон, и леди Энн располагала всем необходимым, чтобы разрушить его карьеру.

Я, разумеется, не мог не заподозрить, что он действовал с каким-то скрытым мотивом. Макгрей, однако, не сомневался в докторе ни на йоту. Он был преисполнен благодарности за преданность и заботу, которые Клоустон уже шесть с лишним лет выказывал его сестре.

Мне не терпелось узнать, что он хочет нам сообщить, но ждало меня лишь разочарование. Вопреки всем моим ожиданиям, доктор сам сверлил нас нетерпеливым взглядом.

– Ну и? – требовательно спросил он.

– Ну и – что? – уточнил Макгрей.

Доктор вздохнул.

– Я знал, что это твоих рук дело, Адольфус, но ради чего все эти фокусы? Ты мог бы просто записку мне прислать.

– Чего? – Макгрей недоверчиво сузил глаза.

– Твоя черная кошка учинила переполох в саду лечебницы. Пациенты пытались поймать ее, и нам пришлось загнать всех их внутрь. У некоторых из-за этого случились припадки ярости, и пострадал санитар.

– Мы не отправляли ч…

– Нам самим прислали записку, – вставил я. – Которая тоже была привязана к черной кошке.

Макгрей тем временем достал ее из кармана. У Клоустона глаза полезли на лоб. Он достал свою записку и поднес ее к нашей. Та же бурая оберточная бумага.

– Что в вашей написано? – спросил Макгрей.

Клоустон развернул записку и протянул ее мне. Она была почти идентична нашей:

Дорогой Доктор,

Давайте встретимся в оранжерее, что в северо-западном углу Королевского Ботанического сада.

Без свидетелей и немедленно. Буду ждать вас весь день, если потребуется.

Никому ни слова. Дело касается Фиалки.

– Я не совсем понял, что ты имел в виду, – сказал доктор. – Хотел ли ты узнать что-то о сестре или, наоборот, сообщить.

– Мы тоже ничего не поняли, – ответил Макгрей, а я протянул доктору нашу записку. – То ли вы – то бишь тот говнюк, что прислал это, – были встревожены из-за Фиалки, то ли угрожали нам.

– Итак, всех нас вызвали сюда, – пробормотал я, задумчиво складывая обрывки бумаги. – И все послания были доставлены… кошками.