Танец семи вуалей

Ее сны стали более осмысленными. То есть во сне Глория понимала, что это сон, который не менее реален, чем бодрствование.

Она поймала себя на том, что беседует с пустотой. И неуловимая суть этих бесед составляла некий безмолвный источник информации, о котором она раньше не подозревала.

На столе в мастерской стояла картина «Встреча Соломона и царицы Савской». В склоненной даме со лбом мадонны Глория пыталась разгадать собственную тайну. Агафон ни разу не обмолвился, какой скрытый смысл вкладывал он в образы царя Соломона и царицы Савской. Он любил поговорить о них, но все как-то вскользь, вокруг да около…

Картина свалилась со стены в момент смерти карлика, рама разбилась… и Глория не стала возвращать полотно на место. В этом она усматривала намек… словно с уходом Агафона что-то закончилось и никогда уже не будет прежним.

Семь медных кувшинов на постаментах в виде колонн посреди мастерской будоражили ее воображение. Должно быть, карлик пошутил, что заключил туда джиннов. Любопытство боролось в Глории со страхом. А вдруг она «выпустит джинна из бутылки» и потеряет контроль над ним? Что тогда делать? Мало ли что может натворить своенравное бесплотное существо, созданное из огня? Как потом загнать его обратно?

Подобные размышления казались Глории безумными, и она с ужасом прислушивалась к себе… не зреет ли в ее мозгу коварная болезнь? Симптомы, которые она помнила из курса психиатрии, приходили на ум один за другим, и почти каждый она находила у себя.

«Безумие заразно, – повторял на своих лекциях старичок-профессор. – Общаясь изо дня в день с безумцами, вы рискуете подхватить от них вирус душевного недуга…»

Будучи студенткой, Глория вместе с остальными посмеивалась над профессором. Однако сейчас его слова обрели иное звучание и перестали казаться проявлением старческого маразма.

– С кем поведешься, от того и наберешься… – бормотала она. – Неужели я заразилась от Агафона его безумием? Меня преследуют зрительные и слуховые галлюцинации, которые я принимаю за… некое новое состояние?

Она ходила вокруг кувшинов, как кот вокруг сметаны. Очень хотелось знать, что там, внутри. На каждом кувшине красовалась эмалевая вставка. Узкие горлышки были закрыты крышками и залиты сургучом. На сургуче кто-то оттиснул печать. Глории не удавалось разобрать, что изображено на печати. Какие-то закорючки…

Она перерыла все ящики в столе Агафона в надежде обнаружить «инструкцию» по обращению с кувшинами. Увы, карлик не оставил ей подробных указаний. Подразумевалось, что он передал ей свою колдовскую силу вкупе со всеми необходимыми знаниями.

– Бред… – вымолвила Глория. – Я понятия не имею, как вести себя с ними…

Она говорила о джиннах как о людях, и это рассмешило ее.

– Он издевается надо мной, – сказала она, думая о карлике. – А я поддаюсь на его уловки.

В дверь мастерской постучали, и на пороге появился Санта в неизменном спортивном костюме.

– Обед подавать? – лаконично осведомился он.

– Агафон когда-нибудь пользовался этими кувшинами? – спросила Глория.

– Не знаю…

– Откуда они появились?

– Они уже были здесь, когда хозяин взял меня в дом, – объяснил великан. – А что?

– Ничего, иди…

– Уже полдень, – заявил Санта. – Пора обедать.

Слуга свято соблюдал традиции, заведенные Агафоном. Глория не стала спорить. За обедом она продолжала размышлять о кувшинах.

«Это же Сулейманова печать!» – осенило ее.

– Санта, принеси мне из библиотеки сказки «Тысяча и одна ночь».

Великан послушно отправился на второй этаж. Прошло несколько минут, пока он искал книгу на полках. Вернулся Санта довольный, неся в руках старое издание сказок.

Глория схватила толстенную растрепанную книгу и принялась листать. Ага, вот… бедный рыбак из Аравии… много раз вытягивал сети пустыми…

Это была история о том, как рыбак выловил медный кувшин, запечатанный свинцом. На свинце «великий волшебник, царь Сулейман ибн Дауд, вырезал тайное и страшное девяносто девятое имя Аллаха… которое давало ему власть над птицами, ветрами и злыми духами – джиннами…»

– Дело тут не в пробке… – пробормотала она, лихорадочно пытаясь поймать ускользающую мысль. – Не в пробке… Сулейман ибн Дауд… это же… Соломон, сын Давида!..

Москва

Последняя пациентка покинула кабинет Оленина в девять вечера.

Закончив прием, он устало потянулся и позвал Симу.

– Тебя подвезти?

– Если вас не затруднит… – робко кивнула она, помня о разбитом зеркальце.

Интересно, существует ли способ обезвреживания плохих примет?

– Сегодня тебе пришлось задержаться допоздна, – сказал доктор. – Я за тебя отвечаю. Не люблю эти длинные подземные переходы после часа пик. Там болтается всякая шпана.

Она поблагодарила, пряча радостную улыбку, и пошла собираться.