Танец с Хаосом

– Не умничайте, – нахмурился аббат. – Вы знаете, что Господь создавал Вселенную шесть полных суток, на седьмые же отдыхал. Об этом четко написано у Моисея, в «Бытии». Только не принимаете текст – безусловно, истинный! – буквально. Шесть суток – сто сорок четыре часа. Восемь тысяч шестьсот сорок минут для вас, человека, привыкшего к определенной единице измерения времени. Человека, обитающего на одной конкретной планете, скорость вращения которой и дала возможность названную единицу времени вычислить. Но ведь Господь человеком не является и на Земле постоянного жительства не имеет. Подумайте сами, сколько могут длиться сутки с точки зрения Бога?..

– Теперь понятно, почему здесь солнце зависло, – хмыкнул я. – Исчисляем время по-божественному. Закат, как полагаю, надо ждать через миллион лет?

– Вы как были клоуном, так им и остались, – припечатал меня бывший аббат Клерво.

Замолчали. Бернар ждал моих вопросов, а я не хотел их задавать. Смысла нет. Все ведь кончилось, верно? Я нахожусь там, где заканчиваются все пути, жду решения своей участи (самоубийца все-таки! Таких через Врата не пропускают – смертный грех) и пребываю в меланхолии, породить которую может только ожидание неминуемой вечности, на пороге каковой я восседаю.

– Вас не следует пускать за Врата лишь потому, что вы предались самому страшному греху, порождающему многие другие, – унынию! – Бернар по-прежнему слышал мои мысли. – Знаете, что однажды написал один великий поэт, посвятив строки такому же псевдострадальцу, как вы? Слушайте:

Ты был грешен! Духовным блудом запятнан и развращен
Жаждой тайны, запретной людям, твой дух навеки
смущен.
Ради истины, ради знания
Сам отправил себя в изгнание,
Сам себя наказал потерями
За безверие, за безверие!
Ты был грешен. Ты впал в унынье, сломив себя, как клинок,
Без надежды на Божье чудо, поверил, что одинок.
Без надежды во тьме безверия
Сам себя наказал потерями,
Слов молитвы забыл звучание
От отчаянья, от отчаянья!

Если б жизнь тебе дали заново – что исправил бы ты?
Шаг последний – момент признания у последней черты…

– В чем надо признаться? – абсолютно безнадежным тоном перебил я Бернара. Какой последний шаг? И вообще, кому адресованы эти стихи? Я никогда не хотел заполучить никакую тайну, тем более запретную! Вы обвиняете меня в безверии? В отчаянии? Да, грешен. Каюсь. Там, на Афродите, нельзя было верить ни во что и ни в кого! Там не было ничего настоящего!

– Отчего же, было, – поджал губы Бернар. – Например, то адское устройство, с помощью которого вы покончили с собой и в результате оказались здесь. Хорошо, я отвечу на ваши вопросы, однако я не вижу смысла в дальнейшей беседе – вы просто потеряли интерес к сущему. Итак. Стихи написаны той ночью, когда инквизиция сожгла последнего Великого Магистра Ордена тамплиеров Жака де Молэ в 1314 году. Но процитированные строки можно отнести к каждому смертному, теряющему веру. К вам, например. Только что вы говорили, будто на Афродите не было ничего настоящего? Так зачем верить в нереальность? Вы создали себе идола – уверовали, будто нереальность стала реальностью. Идол вас и погубил…

Долгая пауза. Только тростники шумят.

– Оставалось подождать совсем немного, и вам открыли бы истину, к которой вы потеряли интерес, заменив его собственным эгоизмом. Несколько минут… Но по крайней мере вы осознали свое безверие и отчаяние. Поняли, что эти грехи ведут к гибели. Возможно, к вечной гибели, – добавил он многозначительно.

У меня сердце провалилось куда-то в область левой пятки. Вот оно! Сейчас отправят в ад!

– М-да… – Святой глянул на меня с сожалением опытного, сострадательного врача, видящего перед собой безнадежного больного. – Да не заслужили вы ада! И рая. И даже в чистилище будете лишним. Вот мы как сделаем…

Бернар встал, отряхнулся, поднял свой носовой платочек, аккуратно сложил и сунул в карман пиджака. Я осторожно поднялся вслед, гадая, какую пакость его святейшество придумал на сей раз. Явно ничего хорошего. Перестал я верить в хорошее.

Высокий седовласый джентльмен молча взял меня под руку и увлек наверх, по бережку, в сторону избы, где жил бородатый Петр. Бернар подошел к дому, аккуратно постучал набалдашником трости в окно с простыми белыми занавесочками и остался ждать у крыльца.

Вышел Петр. На носу круглые очки в очень тонкой оправе – такие обычно носят пожилые работяги-мастера из старинных фильмов или жаждущие экстравагантности рок-звезды. Постоял на верхней ступеньке резного крыльца. Вздохнул.