Танец перемен

Оксана Тёрмини Танец перемен

Глава I

Просыпаясь, каждое утро, я бежала на кухню, где меня уже ждал любимый завтрак из горячего какао и большой плюшки, намазанной толстым слоем масла. Мама всегда знала, как мне необходима мягкая, поджаристая плюшка, чтобы весь оставшийся день прожить в хорошем настроении.

Отца дома уже не было. Он вставал рано на рассвете. Брал готовые завтрак и обед, также приготовленные мамой и уходил на весь день в поле, где делил их со своим железным другом.

Только старенький, но ухоженный трактор делил с ним длинный, жаркий и безмолвный день.

С ним отец мог поделиться мыслями, догадками, размышлениями о будущем, т. к. после работы у него хватало сил только на то, чтобы поцеловать маму и меня на ночь. Он приходил поздно, когда я уже собиралась спать. Его дни проходили монотонно и однообразно. В один из таких дней, стоя возле трактора, он вздохнул и сказал то ли ему, своему преданному другу, то ли себе – знаешь, я все-таки принял решение!

Сразу после завтрака я обычно бежала на встречу с Алексом, моим лучшим другом еще с первого класса. Школу мы закончили, а вот дружбу нет. Да и как мы могли закончить дружбу, если их семья поселилась через дом.

Наша дружба началась незамысловато. Нас посадили за одну парту еще в первом классе, он как-то удачно пошутил над шарфом миссис Мэри, который она никогда не снимала, я его поддержала и именно с этого началась наша долгосрочная дружба. Это было лучшим временем в моих воспоминаниях.

Мы часто сбегали с последнего урока, что не очень хорошо сказывалось на нашей репутации, но этот пруд нас так манил. Мы качались на тарзанке и плюхались в воду. Переплывали пруд, который казался нам ну, по крайней мере, озером, туда и обратно раз десять, что веселило нас до слез. Мокрые, замерзшие с синими губами, но счастливые, мы ложились на траву и смотрели в небо. Небо, которое было покрыто нежными и воздушными облаками, будто манило нас к себе. Мы могли лежать часами и болтать, о чем угодно. Алекс часто вспоминал шарф миссис Мэри, который почему-то веселил его, вспоминая ту шутку вновь и вновь. Чтобы не обидеть друга я заливалась звонким смехом и в душе понимала, что из меня бы вышла отличная актриса.

Возвращалась домой я обычно, когда только начинало темнеть, мама уже привыкла к моим долгим прогулкам, поэтому по приходу домой она встречала меня строгим взглядом и спокойным голосом говорила: «Иди есть». Так было не всегда, первое время она пыталась бороться с этой моей плохой привычкой, и даже встречала меня после уроков, придя домой под ее строгим надзором, я шла в свою комнату, открывала окно, и, больше меня до вечера никто не видел. Она жаловалась отцу, отец пытался, как мог строгим видом учить меня уму разуму, но выходило у него это, если честно, не очень убедительно. Я стояла перед ним с опущенными глазами, иногда поднимая их, чтобы показать, как я раскаиваюсь, я давно поняла, что родителям лучше не перечить, надо просто показать, что ты раскаиваешься и как больно тебе осознавать, что ты разочаровала их, и нет тебе прощения.

Я в семье была единственным ребенком в отличие от большинства известных мне семей в нашем городе. И конечно у родителей на меня были большие надежды, но как показывает практика, не о таком ребенке можно мечтать. И большие надежды рушились с каждым моим побегом в окно.

Но я любила своих родителей, маму за то, что она была самым добрым и заботливым человеком, которого я когда-либо знала. Бывало от своей рассеянности, и порой неуклюжести я получала травмы, то коленки разбивала, то локти обдирала, она всегда целовала больное место, обнимала меня, и чтобы отвлечь вела меня на кухню, там она предлагала мне отведать ее вкуснейший пирог с джемом или триугольники из слоеного теста с капустой и жареным луком. Ну, или пойти почитать интересную сказку, что почему-то радовало меня еще больше. Сейчас бы этот фокус не прошел.

Отец строгий, но больше наиграно строгий. По-настоящему он ни разу на меня не крикнул или устроил мне трепку. В свой единственный выходной он брал меня за руку, и мы шли в какое-нибудь интересное место. Это могла быть ярмарка с воздушной сладкой ватой и старыми каруселями, которые вдохновляли нас на подвиги, мы садились на какую-нибудь карусель и представляли, будто мы в море на огромном пиратском судне, папа был капитаном, а я юнгой. Он кричал – эй, юнга, за бортом человек, право руля! Или это был рынок, где он покупал мне фисташковое мороженое с шоколадной глазурью, хотя теперь я понимаю, что фисташка и шоколад не совсем созданы друг для друга, но тогда мне было все равно и я уплетала его за обе щеки, глядя на отца сияющими глазами.