Танец мотылька

Ник Ричмонд в черном пиджаке и зеленом жилете ходил вдоль ряда картин. Когда он повернулся, я разглядела его. Ник был полноватым мужчиной с двойным подбородком. Он тяжело передвигался по залу, видимо страдал одышкой. Ричмонд периодически доставал белый носовой платок и вытирал им капли пота на лбу. Глаза у него были маленькие, к тому же он всегда их щурил. Густые и широкие брови в виде сплошной линии придавали ему суровый вид.

Когда он проходил мимо моей картины, то на миг остановился, остановилось и мое сердце.

Точно не помню, о чем спрашивал меня Мэт и что я ему отвечала… Я пристально наблюдала за Ником Ричмондом. Холодная волна пробежала по моему телу, и колючий комок застрял в горле, когда Ричмонд отошел.

– Все в порядке? – спросил Мэт.

– В полном, – ответила я.

Ричмонд ежегодно проводил подобные мероприятия. Он говорил, что искусство требует перерождения. Только современный взгляд может породить новое течение в живописи. В чем-то он был прав. Но из многочисленных работ избирались только единицы. Добрая часть «не прошедших» опускала руки и не брала больше кисти. Возможно, так бы поступила и я. Если бы я услышала что-нибудь вроде: «Вам нужно еще над собой поработать», это выбило бы меня из колеи, и я бы долго не смогла заниматься любимым делом.

– Чья это работа? – спросил в тот день Ричмонд у длинноногой брюнетки, которая стояла в углу с кипой бумаг.

– Элизабет Уокер, – ответила она, найдя мое имя в списке.

– Ясно. – И он ушел в следующий зал.

– Мне понравилось несколько десятков картин. Они довольно эмоциональные. Глядя на них, хочется всматриваться и искать детали и элементы, в которых заключается смысл. Сейчас Мэри зачитает имена авторов лучших работ. Кто не попал в список, добро пожаловать на следующий год. Вам нужно еще поработать над собой…

Ник сидел на кожаном диване и курил сигару. Молодые художники стояли полукругом, и каждый молил Бога о том, чтобы попасть в список счастливчиков. Мэри взяла листок и стала громко зачитывать:

– Нора Бартон, Грек… – У меня кружилась голова, как будто я только что слезла с качелей в луна-парке. – Лара Санд…

Я, кажется, стала хуже слышать, в ушах звенело…

– Элизабет Уокер! – Мне показалось, что в центре зала вспыхнула молния.

Я повернулась к Мэту. Он улыбался и обнимал меня за плечи.

Мне дали возможность выставлять свои картины в этой галерее и платить с продаж небольшие проценты. В тот день Мэт познакомил меня с Ником. Тот долго рассказывал мне, что конкретно он желает видеть в своей галерее, а я внимательно слушала.

– Вот вам моя визитка. Запишите номер телефона моего секретаря, он скажет вам, когда вы можете выставляться. И обсудите с ним подробности договора…

– Спасибо вам огромное! Мэт, дай ручку!

– Лиззи, я приготовил пару бутербродов и кофе. – Мэт поставил поднос на лавочку.

– Спасибо, Мэт! – Я принялась писать клумбу. – Хочу успеть закончить картину, пока солнце не изменило наклон лучей.

– Понятно… – Мэт взял кофе и достал пачку сигарет.

Курить он начал по моей вине.

2

Как только я продала свою первую картину, время с бешеной скоростью ворвалось в мою размеренную жизнь. Я многое не успевала, пропускала встречи, напрочь забыла, что такое сон. Но потом привыкла, взяла все под контроль и успокоилась.

Спустя год я пережила ужасное время. После того, как Мэт посвятил мне страничку в своем журнале, я стала известной в узких кругах. Мэт как в воду глядел, нашелся такой человек, который пагубно начал влиять на меня. Этим человеком была девушка из богатой семьи, светская львица Эмми Рой. Мы с ней познакомились в галерее. Она купила пару моих картин, втрое переплатив за каждую.

– Не хочешь отметить свой успех в баре? – спросила она меня.

– Почему бы и нет? – ответила я.

Мы просидели до утра. Она всю ночь рассказывала о своих виллах в разных странах, о том, как ей надоела машина, которую она приобрела пару дней назад, и в каких бутиках она любит одеваться. Эмми наполняла меня иллюзиями. Признаюсь, сначала я ей завидовала, приходила домой и билась в истерике. Мэт меня успокаивал и просил больше не встречаться с Эмми. Но я не могла отказаться от ее упоительных рассказов о праздной жизни и снова встречалась с Эмми. Вскоре я почувствовала, что зависть пропала, я как бы стала самой Эмми и искренне переживала, что у ее «бентли» нет розовых чехлов. Эмми Рой была из тех людей, которые питаются, как вампиры кровью, человеческой завистью. Она наблюдала, как собеседник с каждым разом начинает ненавидеть свое прошлое и настоящее и перерождается в жалкое подобие самой Эмми. Как он начинает мучиться и не может существовать без ее баек о роскоши. И я тоже попала в сети Эмми Рой, как муха в паутину.

– Знаешь, я купила пару колец у Тиффани. Вот это кольцо я точно не буду носить! – Эмми вертела небольшое ювелирное изделие с пятью брильянтами.

– Зачем тогда покупала? – Я пораженно всматривалась в Эмми.