Танец масок

– Странно. И не надо на меня так смотреть, деточка, я-то знаю, когда нормальное это «странно», а когда нет. Я столько родов приняла!.. Ты, если шо, меня зови, а не этих гордецов из столицы. Поняла? Я-то лучше их разбираюсь. А то эка невидаль – мужик у бабы роды принимает. А? Да шо они в нас понимают, эти мужики?

Фрида только молча вздохнула. С одного раза не беременеют, все это знают, и Кейт сама что-то такое говорила. Впрочем, чего только Кейт не говорила…

Фрида старалась не думать, что от такого «один раз не беременеют» родилась и она.

– Ты смотри, – продолжала Кейт, – от него железом несло – поди, или изгнанный, или подменыш, у людей всё мается. А раз мается, то где? Своей мамке нужен не был, думаешь, люди его приветили? Ха! Я, знаешь, на подменышей насмотрелась. И, ты думаешь, где? В домах этих срамных, где девки голые, а жрецы им всё позволяют. – Жрецов Кейт особенно не любила. Всех, независимо от бога, которому они служили. – И вот в домах этих они за деньги себя продают, как вещи какие. Фейри. Фу, срам!

«В борделях, то есть», – перевела Фрида. Насколько она знала, фейри там днём с огнём было не сыскать, но за свою бурную жизнь Кейт, видимо, на одного всё-таки наткнулась. Запомнила и теперь промывает молодому поколению голову, рассказывая байки.

– Вот, туда подменышей и сдают! – Кейт снова погрозила пальцем. – И шо? Среди этих вот, продающихся, отца-то своему дитю искать будешь? – И тут же: – Ты если соберёшься ребёночка травить, то до большого срока не тяни, слышишь? А то демоном-хвостом обзаведёшься, я-то знаю, сама видела…

– Ваш дом, – невежливо перебила Фрида, когда старуха, войдя в раж, не заметила собственную калитку и чуть не уткнулась в неё крючковатым носом.

Дом, как обычно, поприветствовал хозяйку весьма изобретательно. Большая (для одной сухонькой Кейт) хижина, скрипя, приподнялась, натужно повернулась и осела. Земля меленько задрожала в ответ. В чёрных провалах окон, не затянутых даже тряпицами, зажегся свет, а в очаге посреди хижины в висящем котле что-то тут же забурлило. В трубу повалил дым, возвещая всей деревне, что ведьма с шабаша вернулась – Фрида знала, что ей уже завтра понесут подношения: дичь, кроликов, овощи и крупы. От вредной колдуньи легче было откупиться, это все в округе знали. А то проклянёт – а проклятья Кейт обычно держались крепко.

Натужно заскрипев, приветливо отворилась, повиснув на одной петле, дверь.

– О, как быстро дошли! – восхитилась Кейт, привычно швыряя метлу через низенькую кованую оградку (подарок местного кузнеца, на который скидывалась вся деревня, когда ведьме исполнилось шестьдесят). С той стороны раздался – тоже уже очень привычный – мявк чёрного, как ночь, кота. Фрида поморщилась. – В общем, поняла, деточка? Меня зови! – Кейт потопталась у калитки, провела узловатым пальцем по чугунным веточкам. Те затрепетали, как живые. – А не хочешь у меня переночевать? Темно уже, шо ты по сумеркам таскаться будешь, прямо как привидение какое. У меня на ночь оставайся, а с утреца уходи.

Щедрое предложение, не знай Фрида, что в довесок к нему пойдёт уборка единственной в хижине комнаты. Сама Кейт никогда порядок у себя не наводила: эта честь всегда доставалась гостям. Наступишь на дохлую мышь – а хозяйка подзуживает: «Туда, туда её брось! Да ты пни её, ужо ж не встанет». Или от пыли закашляешься – а старуха уже метлу суёт, давай, дескать, работай. И не дай боги, отказаться… Хорошо если только сглазит.

Сглаза или проклятий Фрида не боялась, но предпочитала определённый комфорт.

– Спасибо, – натянуто улыбнулась она. – Но я лучше пойду. Меня ждут.

– Ой, да кто тебя ждёт! – хихикнула старуха. – Чай не этот, рогатый? Хотя, если из домов тех, то он, наверное ж, учёный, ясно, почему ты к нему так торопишься…

– Спокойной ночи, матушка. – Фрида поправила броши на плечах и отвернулась.

– Сама ею скоро станешь! – крикнула ей вслед ведьма. Напоминаний о своём возрасте она терпеть не могла.

Фрида только ухмыльнулась.

В деревне отмечали майский праздник, начало недели Цветения, поэтому к людям Фрида не пошла: обязательно бы заметили. Идти по ночному лесу тоже удовольствие небольшое, но красться (и впрямь как привидение) дальними и обычно тихими улочками к своему коттеджу, пока деревенские пляшут вокруг майского шеста и устраивают салочки за «майской девой», Фриде не хотелось. Отвести глаза всем селянам сложно, а риск, что наткнутся именно на неё, был велик. В лёгкой зелёной тунике, украшенной листьями, Фриду неминуемо бы приняли за «майскую деву» – воплощение весны. А потом бы до утра не отвязались.