Танец любви

— Ты же, Разин, знаешь сам, увольнение — один из видов поощрения… А ты вот, как мне опять стало известно, покуриваешь, да к тому же в четверг нагрубил старшине… Тут в пору наказывать!

Разин скис.

— Кадет! Коль хочешь увольняться, зачем к майору обращаться, — назидательно продекламировал стоявший рядом с ним Денис Парамонов и показал ему чистый бланк увольнительной с печатью, даже подпись комроты налицо. Ставь свою фамилию — и баста!

Димка стоял в недоумении. Зато Денис был невозмутим.

— Кто тебя в субботу будет проверять? Главное прошмыгнуть мимо дежурного по училищу.

Разин решил рискнуть: не пропадать же вечеру! Стоило только представить, как будут веселиться пацаны у Вербицких, сердце кровью обливалось. Будь что будет — он так ждал этот вечер! Только бы Серый в роте не задержался. Но курсовой не задержался и, уходя, мельком взглянув на кислую физиономию Разина, неожиданно смягчился:

— Отпустил бы — да ладно, в следующий раз, — и миролюбиво похлопал по плечу.

Димке ничего не оставалось, как огорченно вздохнуть: «Серый он и есть Серый. Ни конь, ни лошадь, — так себе, между прочим…»

С завистью поглядывая, как уходят ребята, Димка выждал положенное время и только тогда подошел к дежурному по роте. Нехотя, сквозь зубы буркнул, чтобы тот его не искал, — пошел, мол, «качаться».

…Глеба на этот раз отпустили раньше, так как он выполнял приказание начальника политотдела. У Вербицких он появился одним из первых и к приходу Разина в гостиной слушал пластинки.

Димку перехватил Саня. Он был озабочен.

— Слушай, Разин. Сделай одолжение. Позвони Игорьку Верютину. Понимаешь, повздорили… А ты его уломай и пригласи. Ты же умеешь, Дим…

Пока Димка звонил по телефону, появилась Люба Котова — верткая, смешливая. Увидев ее, Разин почувствовал, как заныл зуб — только бы не лезла! Тем временем в зале разгорелся спор о женщинах в армии. Ребята рассматривали в газете фотографию американской летчицы, командира эскадрильи военных вертолетов.

— А что, — не удивился подошедший Дима, — Глеб прав: у нас в войну был целый полк ночных бомбардировщиков…

— В войну — это в войну, а я хочу сейчас! — И Маша топнула своей аккуратной ножкой.

— Пошлите меня в летчицы, — засмеялся Глеб, усаживаясь рядом. — Поручи это Разину, Димка устроит. — И добавил: — Женщины составляют двенадцать процентов вооруженных сил США…

— Это дискриминация наших девушек, — твердо сказала Люба, — я протестую.

— Напишем в правительство, там, ей-богу, поймут.

Вошедший Саня Вербицкий чуть не подавился куском колбасы.

— Девчонки-кадеты, в соседней роте… Вот была бы карусель!

На этот раз Димке у Вербицких показалось скучновато. Люба не лезла, словно забыла о последнем вечере в подъезде, все больше поглядывая на Дениса Парамонова, которого, пожалуй, Димка взял зря. Маша была увлечена Глебом, а когда она увлечена Глебом, это Димка знал, она словно и не замечала его… Разин слонялся по квартире, не зная, чем заняться.

— Плюнь, старик, на них, — понимающе заметил Саня, — они все такие. Я сегодня, наверно, обожрусь. Предков все равно нет, давай хоть чай пить…

И Димка на кухне пил чай, рассеянно слушая Санькину болтовню.

— Ты, Димон, Глеба всерьез не принимай. Моя сестра — ветер. Уж ее-то я знаю с тех пор, как она пешком под стол ходила. Через месяц у нее будет новое увлечение. Поверь мне. У тебя трояка нет? Сбегаем за пивом.

Димка подумал, порылся в кармане и достал три рубля.

— Вот тебе двадцать копеек сдачи, а трешник пустим по назначению.

Саня Вербицкий ушел за пивом, а суворовцы, несмотря на девчонок, трепались о своем: о Сером — не иначе, как что-то задумал подлое; о местных металлистах — скуки ради с гитарой трутся в подъездах. Их заводил — Калача, Идиота и Фаната — знали многие. Так, прыщеватая серость, одни амбиции и самолюбие. Конечно, кадеты значительнее и выше на голову. Конечно, кадеты…

Пришел Саня с пивом и потребовал у Любы и Регины показать руку: «генетические отпечатки» — новое оружие сыщиков.

— Благодаря генетике в скором времени преступникам станет труднее скрывать следы своих деяний…

Регина вспыхнула и покраснела, отстранив руку.

— Регина, не надо, — милостиво сказал Саня, — тебе это не грозит. Я же знаю, что ты пользуешься презервативами.

— Дурак.

— А между прочим, у Димы тетя работает в аптеке.

Пили пиво, хохотали и проклинали ротного за то, что он вчера заставил все записные книжки и альбомы сдать курсовому. Обычно все записные книжки и альбомы начинаются так: «Всем покинувшим отчий дом. Всем услышавшим на рассвете: «Рота! 45 секунд. Подъем!», я посвящаю строки эти! Кто жизни кадетской не ведал, кирзовых сапог не носил, пусть сразу блокнот закрывает, кадету я все посвятил…»

— Вы скоро начнете там писать матом, — заявил Шестопал. — Да ладно уж, на выпуске вернем. Так, майор Серов?!

Суворовцы не тужили, зная, что заведут новые.

Пиво было прохладное, освежающее. Димка понемногу разошелся и рассказал анекдот про поручика Ржевского. Он уже сам стал примазываться то к Любе, то к Регине: пусть Машка не думает о себе много. Коза!