Танеев

Вся музыкальная Москва знала и любила ее, повторяла ее меткие словечки и присказки. Сергей Иванович иногда появлялся вместе с нянюшкой и в концертах. Отдельные ее отзывы об услышанном, передаваемые из уст в уста, дошли и до нас. Сияя от удовольствия, нянюшка рассказывала, как один бас (весьма в те времена популярный) «быком заревел». Говорилось это, разумеется, никак не в укор басу, а скорее наоборот. Побывав однажды в квартетном собрании, она образно описала, как музыканты друг за дружкой выходили со скрипками. Четвертый, по ее словам, вынес скрипку «огромну-преогромну» и справиться с ней не мог — на пол поставил. Положение его, видать, было незавидное! Первый постучал смычком, глянули друг на друга, да все сразу как вдарили… Так вчетвером весь вечер и пиликали.

В другой раз нянюшка собралась на вечер в Благородное собрание послушать новый квартет Сергея Ивановича. По невыясненным соображениям в программе была сделана перестановка. Не подозревая о том, Пелагея Васильевна прослушала в первом отделении скучноватый квартет Катуара и со спокойной совестью отправилась домой.

— Что-то, Сергей Иванович, нынче ваш квартет мне не по душе пришелся, — встретила она вернувшегося в полночь композитора.

Сергей Иванович расхохотался.

Узнав, в чем дело, нянюшка пришла в отчаяние и залилась слезами.

После смерти Варвары Павловны все привычные с детства привязанности Сергея Ивановича сосредоточились на нянюшке. Она оставалась единой свидетельницей всех столь любимых им семейных воспоминаний. Позднее, когда для одинокого музыканта в лице Пелагеи Васильевны воплотился весь семейный уклад жизни, началось с ее стороны многолетнее беззаветное служение дорогому большому ребенку.

Вечно погруженный в умственную работу, педантически аккуратный и дотошный во всем, касавшемся его труда, Танеев, однако, никогда не мог совладать с домашней библиотекой. По причине ли близорукости, то ли рассеянности он никогда не мог припомнить, где и что у него лежит, кому и когда он дал ту или иную книгу.

Неоднократные попытки заводить реестры и памятные книжки были малоуспешны, так как сами эти книжки куда-то непонятно исчезали. Нередко, чтобы найти нужную ему в данную минуту книгу, он переворачивал вверх дном все остальные. И тут, подобно фее с волшебной палочкой, появлялась Пелагея Васильевна. Она уже давно передвигалась с трудом и не только ничего не смыслила в книгах и в нотах, но до конца дней своих так и осталась неграмотной. Однако всякий раз и немедленно находила искомое по каким-то особым своим приметам, будь то партитура, книга, даже на иностранном языке, или записка. Это походило на фокус и неизменно вызывало изумление и восторженный хохот Сергея Ивановича. Лишь когда нянюшки не стало в живых, композитор занялся приведением в порядок библиотеки, составлением систематических каталогов и картотек, переплетением книг и нот. В работе Танееву усердно помогал ученик его Володя Метцль.

Курение в доме Танеева находилось под строжайшим запретом. Карцев, закоренелый курильщик, испытывал, по его словам, во время занятий танталовы муки. Наконец, снизойдя к неизлечимому пороку своего питомца, Сергей Иванович сам указал ему выход.

— Ну сходите к Пелагее Васильевне на кухню. Она это выдерживает, — предложил он.

Угол для курильщиков на кухне и в коридорчике подле самоварной отдушины был оборудован, по воспоминаниям Карцева, несложно и главным образом «идейно»: на стене, окантованные, под стеклом, были: развешаны проповеди и изречения Льва Толстого против курения и прочих дурманов.

— Кури, кури, батюшка, ничего! — гостеприимно приглашала Пелагея Васильевна. — Кого только у нас тут, у трубы-то, не перебывало! Вот еще совсем недавно дирижер один приезжий, заграничный, только с Сергеем Ивановичем в комнатах посидит, а уж ко мне сюда покурить бежит.

Карцев про себя, улыбнувшись, попытался вообразить себе великого Артура Никиша мирно беседующим с Пелагеей Васильевной возле самоварной отдушины.

— А наш-то Сергей Иванович сам не курит и никому не дозволяет… А уж из гостей как вернется вечером, там у него небось и не спрашивали, всего прокурили — по двору всю одежду развесить на ночь прикажет от дыму-то!

Юрий Померанцев не один раз был свидетелем сборов композитора перед выступлением на концерте, Как суетилась вокруг него, как хлопотала нянюшка! Не забыть бы чего… Сущее дите, прости, господи! Сама проверяла карманы Сергея Ивановича, есть ли платок, очешник…

Однажды, когда Сергей Иванович был на Кавказе, нянюшка, услышав от кого-то о железнодорожной катастрофе в Париже, чуть свет прибежала к Масловым. Немалого труда стоило ее успокоить, убедить, что при этой катастрофе Сергей Иванович никак не мог пострадать.

Горе, хотя и ждешь его в тайне от себя самого, обычно приходит внезапно.

В середине ноября 1910 года, не успело еще улечься потрясение, всколыхнувшее всю Россию вестью об уходе и смерти Льва Николаевича Толстого, как нянюшка вдруг занемогла.

Прохворала она всего три недели.