Танечка

Они молчком брели по путям, и за всю дорогу редко обменивались двумя-тремя словами. Танечке было все равно: пусть провожает, если ему так хочется.

А ведь было время, когда она мечтала встречаться с хорошим парнем, который вот так же провожал бы ее, мечтала о цветах, о встречах и расставаниях, о любовных признаниях и счастливых слезах. И вот теперь рядом с ней шагал такой (или почти такой) хороший парень, с которым ее мечты могли бы осуществиться. Но нет, теперь она сама была другой. По сравнению с ним, таким положительным, скромным, чистым, она казалась себе замаранной, презренной, испорченной навсегда. Лишь по недоразумению он идет сейчас рядом с ней. Лишь потому, что ничего не знает…

В теплый и светлый весенний вечер они вот так же шли вдвоем и молчали, когда примерно посредине железнодорожного отрезка пути их встретил мокрогубый Чомба.

– А-а, вот кого ты предпочла мне, – проговорил он, преграждая им путь.

– Пойдем, – потянула Танечка своего провожатого за рукав.

– Он-то пусть себе идет, – великодушно согласился Чомба, – а вот ты останешься со мной. – И он крепко взял Танечку за руку.

– Пусти ее, – подступил ближе Максим.

– А, так ты не хочешь уходить? Тогда оставайся тут, – и с этими словами Чомба сильно ударил соперника в солнечное сплетение. Тот согнулся и стоял так, словно в глубоком поклоне, раскачиваясь из стороны в сторону.

– Как тебе твой хахаль? – красуясь перед Танечкой и перед самим собой, ухмыльнулся Чомба. С этими словами он положил ладонь с растопыренными пальцами на голову противника. Легкий толчок – и тот покатился, словно неживой, к подножию насыпи.

Подобно глотку коварного зелья, подействовало на Танечку это проявление мужской силы, эта наглая самоуверенность и жестокость. Чомба же, кривя в ухмылочке слюнявые губы, протянул руку и провел ею по Танечкиным ногам снизу вверх, прямо под платье. Танечка не сопротивлялась. Тогда он взял ее за локоть и повел, покорную, вниз по насыпи.

В лесу пахло сыростью, хвоей, хмельными весенними запахами. Чомба не обнимал, не целовал ее в губы (что было даже хорошо). Он лишь заставил ее согнуться – почти так же, как согнулся несколькими минутами назад Максим – и держаться руками за гладкий ствол молодой березки. А сам задрал на ней юбку и приспустил ее плотные черные трусики.

– Это что?! – скривился вдруг он. – Месячные? Ладно, плевать. – И он отшвырнул в сторону Танечкину прокладку.

Береза источала тонкий сладковатый запах весны, пробудившихся соков. Танечка прижалась щекой к нежной девственной кожице дерева и, покачиваясь, терлась о нее щекой. При этом ее не покидало чувство, будто и береза участвует в их разврате, что и ее совратили, лишили воли и теперь вытворяют с ней все, что хотят. А вся эта ее белизна, чистота – лишь видимость.

Сзади послышался хруст, какой-то глухой звук – и Чомбы не стало. Танечкин оголенный зад обдало пустотой и прохладой. Повернувшись, она увидела Максима. Он стоял, широко расставив ноги, и глаза его смотрели на нее с отчаянием и неизмеримой болью. Чуть в стороне поднимался с земли, натягивал штаны Чомба. Танечка еще раз глянула на Максима и, повернувшись, демонстративно выставила ягодицы:

– Можешь теперь ты продолжать, – промолвила она хладнокровно. – Или я слишком грязная для тебя, чистенького?! – с внезапной ненавистью выкрикнула она.

Чомба тем временем управился со штанами и, приблизившись, снова без особых усилий сбил неприятеля с ног и еще несколько раз ударил носком ботинка в лицо. Опять наклонил Танечку, и пока Максим, окровавленный, беспомощно и жалко возился у них в ногах, они продолжали насиловать молоденькую белокожую березку.

…Оставшуюся часть пути, уже в сумерках, Танечка брела одна. Максим, выбравшись на насыпь, сел на рельс, да так и остался сидеть. И когда Танечка, дойдя до поворота у ручья, услышала сзади гудок тепловоза, ей подумалось, что Максим, возможно, так и останется сидеть на одном месте, пока мчащийся на скорости локомотив не отшвырнет с дороги его расплющенное тело. Хотелось ли ей этого? Нет, сильнее ей хотелось, чтобы там, на рельсах, оказались они оба – и Максим, и Чомба, оба ее ухажера (например, схватившись в драке, катаясь по маслянистым шпалам между двумя блестящими стальными брусьями). Чтобы их обоих не стало.

На другой день в школе она убедилась, что Максим жив, хотя лицо его, в лиловых кровоподтеках, сделалось неузнаваемым. Он избегал даже взглянуть на нее. А на улице бесстыжий Чомба кричал ей как ни в чем не бывало:

– Ну что, краля, как мы с тобой вчера твоего дружка оттрахали?!

7

В девятый класс Танечку не перевели. Она подала документы в городское техническое училище, куда брали фактически без экзаменов, а главное – предоставляли общежитие там же, в городе. Оставалось только собрать вещи и – прощай родной дом, школа, станция, ручей, насыпь, Чомба, все дурное и все хорошее, что у нее здесь было.