Тамплиеры Пролетариата

Крестьянин — важнейшая фигура всей индоевропейской традиции. Культивация зерновых и особенно хлеба рассматривалась нашими предками как сакральное занятие, как особая космическая литургия. И не случайно именно хлеб стал земным веществом, избранным Спасителем для пресуществления в Его Святую Плоть. Также не случайно, сам Бог в евангельских текстах уподобляется сеятелю, т. е. крестьянину, священной фигуре человечества. Крестьянский труд был издавна назван «благородным». В священной цивилизации еще не существовало обособленной трудовой этики, и понятие «благородный» употреблялось отнюдь не в метафорическом смысле. Дело в том, что во время сакральных праздников у индоевропейцев сам Царь совершал ритуальную запашку земли. И в символическом смысле труд крестьянина можно было поэтому назвать "царским" в полном смысле этого слова.

Крестьянин дополнял своей литургической деятельностью полноту трехчленной иерархии древнеарийского общества. В нем жрецы боролись с тьмой духовной, с невежеством и неведеньем; воины и цари — с тьмой душевной, воплощенной физически во врагах и противниках; а крестьяне — с тьмой материальной, с силами земли, почвы. Эта тройственная тьма, с которой сражались древние арии, часто символизировалась Змеем. Змей был тройственным символом невежества (для жрецов), враждебности (для воинов) и дикой земли (для крестьян). Именно на этом основании пахота понималась как символическая битва со Змеем, а также как священный брак Неба, представителем которого был сам крестьянин и его плуг, с Землей. Отсюда древнейший эквивалент слова «пахать» — «орать», образованный от корня, означающего также «свет», "сияние" и т. д. По мере деградации традиционного общества, когда жреческое сословие постепенно утрачивало смысл вверенных ему учений и ритуалов, когда воины погрязали в страстях и прелести, только крестьяне-змееборцы сберегли в чистоте легенды и мифы, восходящие к той эпохе, когда индоевропейское общество переживало свой духовный расцвет. Поэтому и в России именно крестьянство сохранило верования и обычаи, предания и обряды старины, полные высшего смысла для того, кто понимает законы священного арийского космоса.

Традиционное бытие крестьянина проходило не просто в самом центре природы, но в центре особой просветленной природы, пронизанной лучами Логоса. Деревенский житель никогда не был «примитивным» (или не очень добрым) «Дикарем», каким его воспринимала заносчивая барская культура последних веков царской Руси. То, что казалось, на первый взгляд, его архаичностью и невежеством, на самом деле было признаком глубокой укорененности в священных архетипах, проявлением высшего сверхразумного знания, которое некогда в золотом веке было осью коллективного бытия полноценной сакральной цивилизации. За нерациональностью крестьян скрывалась мудрость, за их ленью — созерцательность, за нерасторопностью в мирских делах — нестяжательная аскеза. Крестьянин жил не в мире скепсиса и критического остроумия, но в мире древних символов и знаков, в живом насыщенном пространстве, где Небо и Земля, Солнце и Луна, День и Ночь, Лето и Зима выступали как живые реальности напряженной космической драмы. Крестьянский быт был полон примет и поверий, особого священного ритма, и это придавало существованию высший литургический смысл.

Именно он, а не стиль жизни озападненного русского дворянства, нес в себе последние остатки древней солнечной цивилизации, Святой Руси. Крестьяне в России много веков находились в униженном состоянии.

Позор крепостничества, эксплуатация нарождающимся капитализмом, и наконец, второсортное положение в номинально пролетарском советском государстве — все это этапы долгого мученического пути русского крестьянства. Обираемые, угнетаемые, спаиваемые разнообразными сословиями — выходцами из городской культуры — крестьяне несли свой крест с безмерным смирением и покорностью, охраняя для какой-то высшей эсхатологической цели то священное арийское предание, которое составляло сущность его бытия. Ежегодная, суровая борьба за хлеб, за урожай была физическим аспектом космической литургии труда, повторявшейся снова и снова несмотря на все гонения, притеснения, пытки, муки.

Какой надеждой, каким упованием жили поколения русских крестьян?

Видимо, в тайне они знали, наученные веками созерцания смены сезонов — от зимы к весне — что когда-нибудь придет Реставрация, Возрождение, и вся великая солнечная Традиция светлых славян снова вспыхнет ярким купальским пламенем. Действительно, именно у крестьян (а отнюдь не у карикатурных дворян и тем более не у бывшей партноменклатуры) только и можно найти (даже сегодня) останки древнего знания, отголоски Традиции в ее живом, подлинном виде. И только отправляясь от этой третьей арийской касты, можно теоретически начать восстановление всей общественной иерархии подлинно русского общества.