Тамерлан

Дорога шла сначала по лесистому ущелью, затем поднялась на хребет, с которого открылись виды на альпийские луга, где чернели многочисленные стада кабертайских овец. От громадной пирамиды белоснежного Стробилоса несло холодком, и голубой с жёлтым значок Чезаре на конце копья Антонио, превратившись в воина, весело трепетал. Быстро ехали мы на резвых и выносливых кабертайских лошадях, подбодряемых утренней прохладой.

В СТОЛИЦЕ КИПЧАКОВ — МАДЖАРЕ

К вечеру мы были близ гор Бештау, в ауле Сантук[65]. Здесь переночевали у кабертайского князя и от него услышали грозную новость, будто азийский хан Тимур, или Тамерлан, движется с несметным войском на север. Это сообщил грузин, беглец из города Сурама, прибывший вчера через землю сванов[66]. По этому случаю к нашему хозяину были приглашены на совещание соседние кабертайские князья. Было решено присоединиться к кипчакам и вместе дать отпор азийцам, а жён и скот немедленно отправить в дальние ущелья. Чезаре, посоветовавшись со своими спутниками, решил продолжать путь в Маджар ускоренными переходами. В сутки мы проезжали по 90 миль и на третий день утром увидели в степи на реке Куме громадный восточный город с высокими стенами, с круглыми башнями, с гигантскими воротами.

Чезаре, омывшись с дороги, одевшись в рыцарское вооружение, — роскошный шлем со страусовыми перьями, отцовский панцирь с золотой головой медузы на груди, приказав разодеться и своим спутникам, сел на приготовленного ему коня с высоким арабским седлом; мы тоже сели на коней, и процессия двинулась. Улицы города были мрачны, как улицы всякого восточного города: окна выходили во двор; зато на площадях перед богатейшими караван-сараями толпа шумела, как улей. Скоро мы въехали в тенистый сад. Дворец хана стоял на берегу Кумы. На дворе мы спешились и по чудному узорчатому изразцовому тротуару прошли в высокую переднюю с верхним светом и фонтаном. Здесь нас встретили эмиры[67] и повели по ковровой дорожке среди золотых изображений каких-то чудовищ. Мы вступили в высокий, арабского стиля, голубой зал с золотыми, очень сложными арабесками. Чезаре подошёл к хану, сидевшему на золочёном кресле, и низко поклонился. Тот с улыбкой его приветствовал. Лицо хана выражало ум и энергию; к сожалению, у него неприятно подёргивалась левая половина лица. Ласковым жестом он указал Чезаре на табурет с чёрной бархатной подушкой. Мы стали позади Чезаре.

После официальных приветствий, вопросов о здоровье хана, с одной стороны, и дожа Генуи, с другой, разговор сразу перешёл на Тимура: оказалось, что Тохтамыш несколько лет назад потерпел поражение от него на Тереке и, наученный первой своей неудачей, собрал многочисленную армию. «Через два дня, — сказал Тохтамыш, — войска выступают навстречу врагу; сведения о его движении поступают ежедневно». Тохтамыш верил в победу и горел желанием отомстить. Он затем просил Чезаре передать дожу Генуи, что азийцы — опасность общая, и если Кипчакское государство будет побеждено ими, то в тяжёлое положение попадут не только кипчаки, не только аланы, зихи, кабертай, крымцы, руссы, но и немцы, и генуэзцы, особенно последние, так как слава о богатстве их всем известна. Чезаре согласился с этими доводами и с горячностью сказал, что спешно возвратится из Себастополиса в Геную с тем, чтобы получить разрешение Сената Генуи немедленно доставить Тохтамышу двадцать «бомбард» с прислугой и боевыми припасами; что этого требуют обоюдные выгоды. «Я уверен, — сказал Чезаре, — что при содействий кипчаков торговля обоих государств получит величайшее развитие, и генуэзцы заведут свои фактории и здесь, и в «Сарае».

После этого аудиенция кончилась, и мы так же торжественно возвратились домой. Через час Чезаре получил от хана в подарок золотую шейную цепь и великолепного коня.

Времени нельзя било терять, и на рассвете мы были в дороге на Хумару и Себастополис.

В ПЛЕНУ У АЗИЙЦЕВ

В ауле Сантук у Бештау мы сделали днёвку, чтобы дать отдых лошадям и себе после двухсуточной быстрой верховой езды там, где обыкновенно едут трое-четверо суток. Это была роковая ошибка. Одна ночь принесла нам много тяжёлых дней. Ночью передовой отряд войск Тимура, числом в десять тысяч всадников, как буря, налетел на бештауские кабертайские аулы. Пожары, яростные крики, топот конницы, лязг мячей всю ночь не переставали. К утру аулы были все сожжены, а всё население — истреблено.

Аул Сантук был занят лично командующим отрядом азийцев[68], эмиром Исмаилом. Нам, т. е. Чезаре, мне, Джовани и Антонио, посчастливилось: наша европейская одежда нас спасла от немедленного уничтожения, — мы были приведены к эмиру. Узнав, кто мы, он распорядился оставить нас в обозе, чтобы предоставить Тимуру, как, может быть, полезных для него людей. К нам приставили караул в 10 человек; мы ехали в трёх двухколёсных походных кибитках.

Азийцы, видимо, спешили: от Бештау их главные силы направились в степь на север, а обоз с двумя тысячами всадников повернул назад на восток.