Там, за передним краем

Вошли тихо. Ступая на носки, Тимофей Егорович направился в свою комнату.

— Разрешите, товарищ майор, и я с вами? — попросился Лавров.

— Пожалуйста, пожалуйста, — согласился замполит. — Не пойдете же вы сейчас на женскую половину. А у меня как раз есть любопытные бумаги. Поможете в них разобраться.

Зашли в комнату. Просторная. Наверное, у хозяев тут была гостиная. Посередине круглый стол, вокруг него — стулья. У стены — широкий диван.

— Снимайте вещмешок, раздевайтесь, — говорил майор. — Винтовку поставьте в угол. Ах, хотите положить на кресло? Не возражаю. В угол ставят только провинившихся… А снайперам надо не один раз спасибо сказать. Кстати, почему вы не носите орден Славы? Еще не вручили? Потороплю, непременно потороплю. А теперь проходите к столу. Хочу кое-что показать. Как у вас со знанием немецкого?

— От школы осталось «Анна унд Марта баден», а армейское еще короче: «Хенде хох!»

— Не густо, — констатировал замполит. — У меня запас побольше. Хоть с трудом, но вот этот документ разобрал. У убитого эсэсовца нашли. Называется «Дарственная грамота». В ней написано, что Эберхард Шлемке является владельцем мастерской в городе Риге по улице Слокас, полученной от имени фюрера «за боевое отличие и ревностное отношение к службе». Каково, а! У этого же эсэсовца нашли и другую дарственную грамоту. Вот она, смотрите. «На владение хутором Зварде Ауцкой волости Елгавского уезда». Но, обратите внимание, выписана была на другое имя. Эберхард Шлемке аккуратно подтер его. Наверное, готовил себе. Может, спер у того, кому она была выдана, или кокнул его. А чего? В мире капитала все возможно. Нет такого преступления, на которое бы там не могли пойти.

Майор взял в руки еще несколько грамот. Содержание их было одинаковым: «за боевое отличие и ревностное отношение к службе». Только фамилии стояли разные. Разными были и адреса объектов: участков земли, мастерских, частных домов и т. п.

— Как думаете, — Тимофей Егорович пристально взглянул на сержанта, — зачем фашисты все это делают?

— По-моему, не от хорошей жизни, — ответил Лавров. — Бегут их солдаты, отступают. А такими вот подачками они хотят заставить их воевать. Надеются, что за «свою» мастерскую или хутор новоявленный хозяин будет биться до последнего вздоха.

— Совершенно с вами согласен, — майор бросил на стол грамоты. — Другой цели у фашистского руководства и быть не может. — Встал из-за стола, достал из кармана куртки, висевшей около двери, пачку «Беломора», закурил. — И знаете, им кое-что удается. Сопротивление-то гитлеровцев возросло, ожесточилось.

— Это правда, — согласился Лавров. — Вроде и деться некуда, а в плен мало сдаются. Хотя и дураку теперь ясно, что дни их сочтены.

Замполит одобрительно улыбнулся.

— Обстановку оцениваете правильно. Сразу видно, что человек партийный.

В дверь постучали.

— Пожалуйста! — громко произнес майор.

Вошла Лида Ясюкевич с дымящимся котелком.

— Мы чай вскипятили, — сказала она. — Разрешите и вас угостить.

— А чего же в котелке? — удивился Тимофей Егорович. — Там посуда есть. Сам видел.

— Знаете, — смутилась Лида, — в котелке привычней и вроде вкуснее.

— Ну, если так, — улыбнулся майор, — то ставьте на стол. Вот сюда, на газету. Я сейчас достану колбаски, хлеба. Есть и сахар. Присаживайтесь с нами, хозяйкой будете.

— Извините, не могу. Девочки уже спят. И я хочу хоть часок подремать.

— Желание дамы — закон для рыцарей, — слегка подняв руку, сказал Тимофей Егорович.

Но Лида почему-то продолжала стоять у двери.

— Может, у вас есть секретный разговор с командиром отделения? — спросил у нее замполит. — Тогда я выйду.

— Да нет, что вы! Просто я хотела доложить, что Ане Шилиной передали сегодня письмо. Нашлась ее сестренка, в Красноярском крае она, в детском доме. Жива, здорова. Письмо это получил старший лейтенант Мамонов. Оно в полевой сумке у него лежало. Прислано на его имя. Выходит, он тоже искал Настеньку, так звать девочку. Наверное, хотел сам обрадовать Аню, да не успел. Мы ей не говорили, что Лени Мамонова уже нет. И очень просим вас не говорить при ней о его гибели. Они были друг другу далеко не безразличны.

— Вот это для меня новость, — как бы про себя сказал Тимофей Егорович.

— Аня — очень впечатлительный человек, — продолжала Лида, — и ей трудно будет перенести сразу и радость огромную, и горе большое. Мы потом сами найдем подходящий момент и скажем.

— Молодцы, девушки, что так заботитесь друг о друге, — Тимофей Егорович подошел к Лиде и по-отцовски полуобнял ее за плечи. — Мы с сержантом Лавровым обещаем молчать. Только ведь о гибели старшего лейтенанта Мамонова знает почти весь полк. И Шилина может услышать об этом не из наших уст.

— Мы долго скрывать не будем, — ответила Лида. — Только момент подходящий выберем.

После ухода Лиды майор и сержант долго сидели молча. Обжигаясь, прихлебывали чай из металлических кружек. Каждый думал о чем-то своем. Зазуммерил телефон — он темной коробкой лежал на подоконнике. Тимофей Егорович снял трубку.