Там где цветут эдельвейсы

Мысль о Маше холодом сковывает спину. Если он жив…

Мне подумать страшно о продолжении этой фразы.

Господи, неужели вот сейчас я желаю другу смерти, потому что присвоил его жену и сына?

Нет, не желаю!

Хотя Пашка скорее мой сын, чем Андрея. Биологически — его. Пусть сам растит ребёнка дальше, а я помог. Просто помог в трудное время. Пацан маленький, привыкнет к другому папе, настоящему, а я дядей буду. Не денусь никуда, всё равно буду с ними.

Снова перечитываю две строки письма.

Набираю ответ, прошу о встрече и отправляю в никуда.

Комп, бездушная машина, сообщает, что такой адресат не существует.

Надо включить мозги, привести их в рабочее состояние и думать. Интересно, Марии тоже такое письмо пришло? Если да, то как она там одна? Смотрю на время, у меня первый час ночи, но разница три часа между нами остаётся. Беру в руки смартфон и нажимаю вызов. Долго жду, пока она возьмёт трубку.

— Мить, что ты? Я Пашку спать укладываю.

— Поговори со мной.

Пытаюсь говорить осторожно, просто выведать, как они там. Но любимая женщина слышит нотки паники в голосе.

— Устал?

— Скучаю.

Чувствую, что она довольно улыбается.

— Ты там с кем? Эта девочка с тобой, да?

— Практикантка. Девятнадцать лет. Да, со мной.

— Совершеннолетняя… Мне пора ревновать?

— Не говори глупостей, она не в моём вкусе.

— А я в твоём вкусе? Митя, что случилось?

— Ничего.

— Я слышу, я чувствую. Я тоже очень скучаю по тебе.

— Маша, ты не помнишь, над чем работал Андрей тогда, ну, перед тем как ушёл? Я не про официальное расследование, которое он вёл. Было что? Скажи.

Слова даются мне трудно, я не могу говорить.

— Я отдала тебе всё. Все материалы. Почему ты вспомнил о нём?

— От тебя паранойей заразился.

— Нет, я всё отдала. Вернёшься — вместе всё пересмотрим. Может быть, у родственников Ерлана что осталось. Я не спрашивала.

— А у Ерлана кто есть из родни?

— Братья, сестра, жена и дочка. Но с женой он в разводе. Да что тебе выяснять на ночь глядя приспичило?

— Ладно, спи там.

— Сплю, Мить, я устала. Ты тоже спи, целую.

Разговор не приносит облегчения. Вопросы остаются вопросами. Но у меня появляются идеи, в каком направлении копать. А ещё письмо пришло в тот же день, что нам прислали эту практикантку. И почему шеф её мне подарил? Сам бы и занимался воспитанием будущего журналистики… И вопросы она задавала странные. Очень двоякие вопросы задавала.

Подхожу к дивану и спрашиваю девушку:

— Надя, ты ведь не спишь. Кто ты и зачем тебе всё это? Скажи правду.

— Какую правду, Дмитрий Иванович? — она садится на диване и смотрит мне в глаза. — Я студентка третьего курса, вот и всё. К вам в отдел я на практику пришла, а вот к вам лично очень просилась. Правда, очень. Вы легенда живая, а ещё, оказывается, совсем не старый!

Ещё одна новость. Я совсем не старый! Мне тридцать два года. Приплыли! Я ещё ничего так для этой девочки.

— Не старый, порадовала! Спи!

— Теперь уснёшь! Что случилось-то?

— Спи!

Подхожу к бару, смотрю, что в нём есть приличного из выпивки. Ассортимент радует глаз. Ещё бы вкус соответствовал. Наливаю виски и выпиваю залпом. Повторяю лечение.

Возвращаюсь к событиям более чем двухлетней давности.

Март.

Известие о гибели Андрея застало меня здесь же, только шахта другая, и там тоже были живые люди, отрезанные от мира обвалом. Разгребали, как могли: техникой, руками, лопатами. Работали круглосуточно. Я со спасателями. А как иначе? Две руки-то есть, а у тех шахтёров воздух закончится — и всё.

Спасли, подняли всех живыми. Думал в ночь очерк писать, а пока с ребятами отмечали. Тут звонок — Маша. Плачет, кричит, просит вернуться.

Вернулся. В самолёте очерк написал. О чём? О спасателях или о друге, о потере, утрате или о боли, о неизвестности, сжигающей душу? Писал, что чувствовал.

Никогда ту статью не перечитывал, хотя говорили, что это была бомба.

Потом в Алматы полетел на похороны Ерлана. Машка в это же время в больницу загремела на сохранение, оставлять её было страшно, но пришлось. Заодно забрал у казахстанских коллег вещи Андрея, отдал их его родителям.

Вот тогда встал вопрос: где и с кем жить Марии. Они с Андрюхой с родоками не ужились, квартиру снимали. Оставлять Машку одну на съёмной квартире было глупо. Мало ли что сотворит, ещё беременная, да и одну с ребёнком тоже не бросишь.

К родителям Андрюхи она не пойдёт, к своим тем более. Предложил пожить у меня, пока не родит и ещё какое-то время. Согласилась. И она, и родственники. Как выписали, так к себе перевёз.

Тяжко было. Её кормить и поить приходилось. Уговаривать жить ради сына. Напоминать, что они сами с Андрюхой меня просили крёстным стать их мальчику.

А потом как-то пришёл с работы, а она меня встречает, ужином накормила и говорит:

— Ты не бойся за меня, Митя. Я не умру, Андрей не хотел моей смерти. Ты прости меня, что я его любила, тебя тоже, но не так, как его. Простишь?

Ничего ей не ответил, ужин похвалил.

Так и жили — вместе и врозь. Она за хозяйство взялась. Готовила, прибиралась. Я работал. Потом Пашка родился.

Странное ощущение — живой, крикливый, тёплый.