Там, где тебя еще нет… Психотерапия как освобождение от иллюзий

– Да, все так… Но что я напишу в этом проклятом резюме и кто меня возьмет?

– Ты плохой специалист?

– Я никакой специалист. То, что я делаю, может делать совершенно любой человек, этому можно обучить даже козла, если неделю на это потратить, а обезьяну – так вообще за пару дней.

– Тебе кажется, что то, что ты делаешь, совсем не ценно? За что тогда тебе платят деньги твои работодатели?

– Откуда я знаю, за что эти идиоты платят мне деньги?

– Опять обесцениваешь: и их, и себя, и свою работу. Помогает?

– Что?

– Обесценивание помогает?

– …

– Давай вернемся к началу. Ты хочешь поменять работу, но не можешь написать резюме, потому что тебе страшно, тревожно и ты не очень веришь в успех. Точнее, не веришь совсем. Но самое страшное, что тебя ждет, если ты все же попытаешься, – это возвращение домой. Из-за того, что ты не ценишь себя, ты не ценишь и то, что ты делаешь, – свою работу, и тогда тебе кажется, что все другие ее тоже не оценят. И тогда что-то менять бессмысленно. Так?

– Так…

– Скажи, пожалуйста, что все-таки в своей жизни ты делаешь хорошо?

– Ерничаю, обесцениваю, критикую, боюсь, ною… Достаточно?

– Злишься на меня сейчас?

– Нет. Чего злиться-то – ты спросила, я ответила.

– Да, все это ты и вправду делаешь хорошо. А еще что?

– Да ничего больше!

– Не верю. Если бы не умела, не окончила бы московский вуз, не работала бы в московском банке, не получала бы денег, на которые можно снимать квартиру.

– …

– Для чего вообще тебе привычка думать, что ты ничего не умеешь делать хорошо, что ничего собой не представляешь? Для чего тебе так думать?

– Мне так проще… привычнее… безопаснее, что ли…

– Что тебе угрожает, если ты будешь ценной, достойной, успешной?

– Я не знаю… не знаю, как это. У нас в семье никто таким не был. Мама всегда всего боялась, была жутко правильной. Всю жизнь просидела в этой дурацкой библиотеке, тряслась и боялась начальства, получала копейки. Все на ней всю жизнь ездили, потому что она – безотказная. А как путевки в санаторий, так их оттяпывают другие, а она все ходит, на свою спину жалуется… Она так живет, вот и я так живу. Только декорации другие. А так все то же самое!

– И как тебе это?

– Ужасно… Не хочу как она! Не хочу! Я когда в Москву уезжала, то зареклась: никогда не буду жить, как она, обязательно буду жить по-другому! И вот: все то же самое… – Анна заплакала, впервые заплакала прямо здесь. Ей было стыдно, но слезы почему-то не хотели останавливаться и текли, текли по щекам, она все пыталась смахнуть их тыльной стороной ладони. – Не хочу! Как она – не хочу!!!

* * *

– Жозеф говорил, что лес с прямыми деревьями правее, значит, и по болоту пойдем правее. – Ганс с Себастьяном сидели на границе рощи и топи, намереваясь продолжить опасный путь.

Гансу было жутковато, он только сейчас понял, на что он обрекает их обоих. И если сам он был готов к чему угодно, то при чем здесь этот русоволосый парень, лишь немного похожий на старого рыбака? Только губы и волевой упрямый подбородок достались ему в наследство от отца, в остальном он был копия Агнесс – нежная кожа, серые, глубокие глаза с темными, девичьими ресницами, восторженно и наивно загибающимися вверх. Возможно, от этого он казался Гансу нежным и хрупким, вызывал желание заботиться и беречь.

– Я пойду первым. Я знаю, как чавкает твердая кочка и как та, что может увязнуть в топи, еще в детстве по болоту бегал, не по такому, конечно, по тому, что с другой стороны от Главного Города. Ты ступай за мной след в след. Если начнешь терять равновесие, кричи сразу. Если упадешь, цепляйся сразу этим крюком за кочку или дерево, за все, что окажется под рукой. Я тебя вытащу, буду стараться, по крайней мере. Ну давай, удачи нам, и помни: след в след.

Ганс опробовал первую кочку впереди себя, нажав на нее крюком, вслушиваясь в звук. Детская память хранила звуки, но довериться ей и встать на кочку первый раз было страшно… Однако память не подвела. Они продвигались медленно, иногда немного возвращаясь и беря другое направление, когда не оказывалось ни одной твердой кочки поблизости.

Сосредоточенность и напряжение отнимали много сил, и как только они достигли относительно большой прогалины, на которой оба могли бы лечь, вытянув ноги, упали почти замертво, решив отдохнуть и подождать утра, несмотря на то что до ночи было еще далеко. Если бы темень застигла их в пути, то шансы провалиться были бы огромными.

Ночью болото жило какой-то своей странной жизнью: в тишине все время что-то булькало и чавкало, стрекотали птицы, и где-то вдалеке временами тоненько подвывал какой-то зверек. Казалось, что это ненасытное болото слопает их, стоит только закрыть глаза и расслабиться. «Чудовище-топь требует жертв», – вспомнил Ганс слова Хилого. В какой-то момент усталость все же взяла верх, и они уснули…