Там, где раки поют

Но у одиночества свой компас. И на другой день она вернулась на пляж, надеясь увидеть Чеза. И на третий тоже.

* * *

Как-то под вечер, так и не дождавшись Чеза Эндрюса, Киа выходит из хижины, ложится на узкой песчаной косе, омытой волной. Устраивается на мокром песке, раскидывает руки и ноги. Закрыв глаза, перекатывается на бок, к морю поближе. На влажном песке остаются вмятины от ее рук и бедер, поблескивают и тускнеют. Подкатившись к самой кромке воды, она чувствует кожей, как рядом бурлит океан, и внутри возникает вопрос: когда коснется меня волна? Где она меня коснется?

Набегают на песок пенные волны, будто тянутся к ней. Трепеща в ожидании, она дышит всей грудью. И не спеша подбирается к воде. Едва не ткнувшись лицом в песок, приподнимает голову, вдыхает соленый, прогретый солнцем воздух. Я близко, совсем близко. Волна уже здесь. Когда же мы встретимся?

Жар нарастает внутри. Песок под ней влажный, все слышней рокот прибоя. Киа замедляет движение, ждет, когда ее лизнет океан. Скоро, скоро. Она заранее предвкушает.

Так и тянет приоткрыть глаза, посмотреть, долго ли еще. Но Киа терпит, жмурится крепче и сквозь полуприкрытые веки видит лишь кусочек солнца.

Вдруг она ахает – волна подталкивает ее, лижет ноги, омывает спину, затекает под голову, и волосы полощутся в воде чернильными струйками. Киа бросается навстречу волне, несущей осколки раковин, и океан заключает ее в объятия, прижимает к могучей груди. Не одна.

Сев на песок, Киа открывает глаза – вокруг пенится океан, плетет мягкую белую вязь, всегда изменчивую.

* * *

С того дня как Чез встретился с ней взглядом, прошла неделя, Киа успела побывать у Скока дважды, втайне от себя самой надеясь встретить там Чеза. Ее заметили – и упрочилась связь между нею и людьми. И вот она расспрашивает Скока: “Как там Мейбл? А внучата ваши дома?” – как в старые добрые дни. Скок заметил в ней перемену, но из деликатности ничего не сказал. “Да, четверо у нас гостят. Верещат на весь дом, сладу с ними нету”.

Но несколько дней спустя, когда Киа поутру причалила к заправке, Скока она не застала. Бурые пеликаны, сидевшие на сваях, будто охраняли причал. Киа улыбнулась, глядя на них.

Чья-то рука опустилась ей на плечо, и Киа вздрогнула.

– Привет!

Она оглянулась – за ее спиной стоял Чез. Улыбка сбежала с ее лица.

– Я Чез Эндрюс. – Глаза его, льдисто-голубые, смотрели в упор. Он бесцеремонно ее разглядывал.

Киа молчала, переминалась с ноги на ногу.

– Я тебя вижу иногда. То тут, то там, на болоте. Тебя как зовут? – Он и не надеялся на ответ, ходили слухи, будто она немая или изъясняется по-звериному. Будь он робкого десятка, просто взял бы и ушел.

– Киа. – Видно, он забыл тот случай с велосипедом, для него она всего лишь Болотная Девчонка, у которой нет имени.

– Киа… редкое имя. Зато красивое. Хочешь, съездим на пикник? В воскресенье, на моем катере?

Киа глядела в сторону, гадая, что стоит за его словами, но так и не поняла, к чему он клонит. Главное, вот случай с кем-то сблизиться.

Наконец она ответила:

– Хорошо.

Он назначил ей встречу в полдень, на дубовом мысу к северу от Пойнт-Бич. А потом вернулся на свой катер, сине-белый, блестящий, и умчался прочь.

Киа оглянулась на звук шагов. К причалу спешил Скок.

– С добрым утром, мисс Киа! Вы уж простите, я тут ящики таскал. Лодку заправить?

Киа кивнула.

На полпути до дома она заглушила мотор и качалась в лодке на волнах, не теряя из виду берег. Подложив под спину старый рюкзак и глядя в небо, она по давней привычке читала вслух стихи. Одно из ее любимых – “Морская лихорадка” Джона Мейсфилда:

Мне нужен только ветреный день, в седых облаках небосклон,
Летящие брызги, и пены клочки, и чайки тревожный стон.[9]

Вспомнились ей и строки другого поэта, менее известного, Аманды Гамильтон, – ее стихи она прочла в местной газете, купленной в “Пигли-Вигли”:

Неизреченная любовь –
Как зверь в неволе,
Вгрызается в свою же плоть.
Любовь должна парить,
Где хочет приземляться,
Дышать…

Эти строки напомнили ей о Тейте, и она задохнулась от обиды. Присмотрел кого-то получше – и только его и видели. Даже попрощаться не пришел.

* * *

Киа не знала, что Тейт приходил ее повидать.

За день до его отъезда домой на Четвертое июля доктор Блум, профессор, предложивший ему работу, зашел в лабораторию протозоологии и пригласил его на выходные в экспедицию с группой известных орнитологов.

– Вижу, вы интересуетесь орнитологией, вот и спрашиваю, хотели бы вы поехать? Я могу взять только одного студента и подумал о вас.

– Да, конечно, я поеду.

Оставшись один среди лабораторных столов и микроскопов, Тейт думал под гул автоклава, почему сразу уступил, почему так старался произвести на профессора впечатление. Из гордости, что его заметили, выбрали из всех студентов?