Там, где нас нет

Лёка вздохнула, взяла его за дубленку, сильно притянула к себе, он переступил ногами, чтобы не упасть, и поцеловала в губы.

С оловянным солдатиком такие штуки никогда не проходили. Он соглашался, довольно равнодушно, и исполнял свой долг до конца – нет, нет, исключительно в смысле внезапных поцелуев! – и даже несколько старался в этом направлении, но как только Лёка переставала настаивать, обо всем забывал и продолжал заниматься своими делами.

Платон Легран, когда Лёка его поцеловала, охнул от удивления, и очень близко она увидела его веселые, изумленные глаза, и он моментально перехватил у нее инициативу, и как-то так получилось, что она прижимается к нему все теснее и теснее, как будто собирается влезть к нему в самое нутро, в душу, если душа находится именно там, где Лёка себе представляла.

Чуть выше сердца, чуть ниже губ, которые она совсем позабыла.

Ты не умеешь целоваться всерьез, говорил он ей когда-то, цитируя то ли стихи, то ли песенку. Лёка ее никогда не слышала.

Кажется, сейчас она целовалась абсолютно всерьез, посреди Большой Морской, под снегом, в третий четверг ноября.

– Ну что?

– Я тебя боюсь, – пожаловалась Лёка. – Я тебя всегда боялась!

– Неправда. Ты никогда меня не боялась. Это ты такое оправдание придумала.

– Мне не в чем перед тобой оправдываться, Платон.

– Е-есть, – протянул он, глядя на ее губы. – Пожалуй, ты теперь будешь оправдываться всю оставшуюся жизнь. За то, что бросила меня так надолго!..

И поцеловал ее.

И это на самом деле получилось всерьез, без всяких «кажется», без Большой Морской и снега.

Ничего романтического. Только сила и страсть, о которых она совершенно позабыла за то время, что была танцовщицей в газовой юбочке с блестками и кружилась, стоя на одной ножке посреди зеркального озера!..

– Не смей больше меня бросать, – сказал он совершенно серьезно, когда им все же пришлось приостановиться на минутку.

– А вдруг как-нибудь само получится? – пискнула Лёка.

– Не получится.

– Постыдились бы, – сказал совсем рядом разгневанный бас, и высунулось розовое мокрое от снега лицо. – Добро бы подростки, а то ведь взрослые люди, и так себя ведут!..

Они оглянулись с изумлением.

Лицо смотрело на них осуждающе, и было полным, щекастым и довольно молодым.

– Я давно наблюдаю, – продолжало лицо и потрясло в воздухе полиэтиленовым пакетом, – все думаю, долго это будет продолжаться?! А они все целуются и целуются! Тьфу!

– Шли бы вы по своим делам, – посоветовал Платон душевно. – Не смотрели бы.

– Да как же не смотреть, когда на каждом углу такое аморальное поведение демонстрируется, что сил нету никаких, а в телевизоре вообще одну порнографию гонят день и ночь, и еще песни поют двусмысленного содержания, а потом молодежь разлагается…

Платон взял Лёку под руку, и они пошли под снегом в сторону Невского. Лицо продолжало разоряться им вслед.

Говорить не хотелось.

Хотелось молчать, думать и мечтать о том, как все будет вечером. Когда-то она каждый день мечтала о том, как все будет вечером.

С тех пор прошло триста лет.

Платон пальцем поглаживал ее ладонь, и время от времени она прихватывала его палец, а потом отпускала. У них была такая игра.

– Человека, приехавшего с твоей пропавшей, зовут Юрий Мефодин. Адрес Третья Советская, дом семь. Это в районе площади Восстания, если я не ошибаюсь. Телефон два, семь, один, восемь, два, восемь… – Лёка смотрела на него во все глаза. Даже палец выпустила, – два. Так что мы можем ему позвонить и спросить, куда он подевал эту, как ее, Анастасию?

Лёка кивнула.

– Или можем сдать его в милицию, как потенциального похитителя, но это, по-моему, бред. Если он ее в салон завозил, да еще торчал там, пока она свой силиконовый ноготь приделывала, значит, вряд ли он ее собирался сразу после ногтя прикончить.

– Платон!

– Давай перейдем дорогу, – предложил он. – Выйдем на набережную, там, наверное, сейчас красиво.

– Ты запомнил адрес и телефон?!

Он посмотрел на нее сверху и сунул ей свою руку, чтобы она опять погладила. Лёка растерянно погладила.

– А чего там запоминать? На Третьей Советской пирожковая была, мы туда на трамвае ездили, когда я в школе учился. Я же в Питере жил! А два, семь, один, восемь, два, восемь, два – это экспонента от единицы, то есть что?..

– Что? – повторила Лёка.

– То есть основание натурального логарифма. Никаких чудес.

– Платон, как ты думаешь, может, мне позвонить? Или пусть лучше… ее бывший муж звонит?

– Сейчас я позвоню. По крайней мере, все станет ясно.

И он позвонил, и все стало ясно!..

– Здрасти, – сказал в трубку Платон Легран, – меня зовут Андрей Владимирович, я начальник Анастасии. Позовите ее к телефону, пожалуйста.

И подмигнул Лёке. Лёка загримасничала, всем своим видом выражая нетерпение и любопытство, и он махнул на нее рукой.

Анастасия долго не подходила, очевидно, на том конце совещались, что же теперь делать. Платон, соскучившись ждать, поцеловал Лёку в губы, в ухо, а потом опять в губы. Потом вдруг оторвался от нее и нажал на своем аппарате кнопку громкоговорителя.

– Алло?.. Андрей Владимирович, как вы меня нашли?