Там, где нас нет

– После старухи встанет перед тобой воин с двойной секирой и в два человечьих роста. С ним ни слова не разговаривай, бей промежду глаз дубинкой и ножом в живот, как я учил. Если ему поддашься, угодишь в Навье Царство, как после старухиного угощения. Но ты не поддашься. Третьим будет жрец не нашего бога. Голова у него баранья, значит, и толковать с ним не о чем. Но я тебе пальцы на левой руке, пока не закостенели, сложу кукишем – это у них вроде пропуска. Далее встанет на пути заплечных дел мастер Кудерма – весь в красном, словно от рассыпной рожи лечится. С тем разговор короткий, но только руками к нему не прикасайся и пинай прямо ногой в низ живота… Да ты слушаешь ли? Неужели ваши друиды покойника так просто в землю пихают и не растолкуют, как ему дальше быть? Когда Кудерма не стерпит боли и согнется, выдернешь у него точно с макушки зубами три волоска…

– Я не думала, что моего брата станут погребать столь варварским способом, – раздался тихий и нежный голос.

– Отстань! – огрызнулся Жихарь. – Не до тебя!

Но все-таки отложил лопатку и оглянулся. На дороге стояла легкая, из прутьев сплетенная повозка, запряженная двумя беспросветно черными конями.

Из повозки вышла девушка.

Этого добра Жихарь повидал не хуже царя Соломона, но тут забыл и про беду, и про обряды. Он еще и разглядеть как следует не успел светлого ее лица, а знал уже и чувствовал наперед, что падает прямо на душу нелюдская тоска, что теперь и горе не страшно, и победа не в радость, и дела напрасны, и не остудит зима, и не согреет лето, и вода не унесет жажды, и земля не успокоит, и ветер не освежит, и не опалит огонь.

Тем более что с ним уже сто раз такое бывало.

– То, что Рыбы пожрали Овна, еще ни о чем не говорит, – сказала девушка.

Губы ее при этом не шевелились, а голос шел со всех сторон. – Лучше зарой свою нелепую яму, мальчишка, и перенеси тело моего брата в повозку. Он ушел до назначенного срока, и кое-кто за это поплатится…

Ее длинное и узкое платье казалось сшитым из того же вещества, что и кони, – ни одной складки нельзя было разглядеть, ни одного отблеска, и тем посрамлялось висевшее высоко в небе солнце, бессильное пробить эту черноту.

Разбросанные по платью бледно-зеленые жемчужины образовывали какой-то строгий узор. Если долго его рассматривать – а именно это Жихарь и делал, не осмеливаясь еще раз поглядеть в лицо, – в голове все начинало ходить ходуном и в сон тянуло…

Тревожно заорал петух. Пришелица недовольно передернулась и на мгновение как бы расплылась в воздухе, но тут же вновь обозначилась.

– Сверни шею дерзкой твари, – потребовала незнакомка, и богатырь наконец пришел в себя.

– Что вы все до птички докопались? – заворчал он и полез вон из ямы. – Ты кто такая?

– На зеленых валийских холмах меня зовут Морриган… – Она даже вроде улыбнулась, но на Жихаря такое имя не произвело никакого действия.

– Вот что, девка, – сурово сказал он. – Ты над покойниками причитывать горазда?

– Что-о?

– Над покойником полагается причитывать, – объяснил Жихарь, весьма довольный, что озадачил красавицу. – Ну, еще надобно волосы распустить, ро… личико то есть, расцарапать, хоть и жалко, и голосить жалобно-жалобно – так, чтобы даже камень прослезился…

– Я сама знаю, как проводить брата. Делай, что я велела, и не говори лишнего.

– Да знаешь ли ты, каков был при жизни Яр-Тур?

– Как! Он узнал свое имя? Откуда?

– От меня, конечно. Так вот о деле – ведь недаром же… – Богатырь торопливо зашарил по карманам. – Смотри! – Он покрутил в воздухе золотой ложкой. – Алтын-хлебал! Ни у кого такой нет! Ее у меня сам царь Соломон выклянчивал, в ногах валялся.

Загадочная Морриган закрылась от ложки обеими руками, будто увидела давно подохшую крысу.

– Почему… Почему у тебя в руке ваджра? – спросила Морриган, и в голосе ее что-то надломилось и задребезжало.

– У, тут рассказывать – на трех возах не увезешь, только не время, – сказал Жихарь. – Оплакать-то человека надо или как? Тем более ты сестрой себя объявила. Я тут весь уже на слезу перевелся, а ты хоть бы подошла, брата на прощание поцеловала…

– Его найдется кому поцеловать, – сказала Морриган, и от этих слов стало Жихарю жутко, как в тот раз, когда спросил он у деда Беломора про хозяйку.

– А теперь я узнала тебя, Рудра, Красный Вепрь Неба… Ты вернулся с ваджрою в руке, чтобы еще раз поразить змея Шешу?

– Никого я не хочу поражать, а тебе друга не отдам, – объявил богатырь. – Подумай своей прекрасной головой: ну куда ты его повезешь? Ведь жара, вас мухи заедят…

Одним движением он расстегнул куртку и ударил себя в грудь кулаком – чуть ребра не проломил.

– Не отдам! Мы с ним побратались, а ты неведомо кто! Так из лесу любая шишига выйдет, скажет, что брат, а сама потом косточки обгложет…

Она впервые открыла рот и расхохоталась. Смех был тонкий и красивый, но, когда он отзвучал, стало значительно лучше.

– Ты езжай своей дорогой, – сказал Жихарь. – И коней забери, не надо мне их, пусть на них цыган Мара катается…