Там, где горит земля

В этот момент командующий вражеским полком жестоко выговаривал обер–лейтенанту неудачливой кампф–группы, бездарно и бессмысленно потерявшей робосапера, танк, бойцов и время. Больше всего комполка боялся, что о промашке проведает сам нобиль, всезнающий и всеведущий, который как раз накануне ещё раз довёл до общего сведения, что танки и иная тяжелая бронетехника должны применяться массированно, не менее чем взводом за раз. Нарушителям Томас пообещал разные официальные кары, а неформально посулил собственноручно натянуть на макушку и завязать живописным бантиком то, что отличает мужчину от женщины. Учитывая, что нобиль исключительно редко опускался до низменных физиологических угроз, его слова обретали вдвойне мрачный смысл.

И все же комполка сквозь пальцы посмотрел на решение обер–лейтенанта атаковать на слабо защищённом участке, не дожидаясь поддержки. Он рассчитывал, что удастся снова повторить прием с решительным броском на растерянного врага и теперь пожинал неожиданный результат. Следующая атака должна была пройти по всем правилам, и комполка молился о её скорейшем завершении, чтобы непростительный промах можно было замазать несомненной и однозначной победой.

Афанасий быстро обошел позиции взвода, внушая и вдохновляя. В жизни он не привык выражаться так витиевато, но едва увидев взвод, интуитивно почувствовал, что обыденное слово здесь не поможет. Испуганным и деморализованным солдатам требовалось что-то иное, какой-нибудь якорь, чтобы зацепить внимание — одновременно и приземлить, и вдохновить. Слегка вычурный, нарочито «библейский» стиль с обильными цитатами оказался именно тем, что требовалось. Хотя диакон не являлся представителем церкви в полном смысле — бойцам, что сейчас готовились к новой схватке, не было дела до таких нюансов. Они смотрели на него как на пастыря, вселяющего смелость в дрогнувшие сердца, и Афанасий по мере слабых человеческих сил ободрял паству.

Второй артобстрел оказался продолжительнее, минут десять, не меньше. Но пехота пережила его спокойнее и почти без потерь – повторение уже виденного не так впечатляло. И сразу же, без перерыва, ещё до того, как отгремели последние залпы, «ягеры» вновь двинулись на взводные позиции.

Диакону стало страшно, по–настоящему страшно, до дрожи в руках. Танков было не один, не два, а целых три. Не привычные «Финдеры», как тот, что мёртвой глыбой застыл на поле, а новые, модернизированные тяжелые танки, прозванные «укоротами». Не так давно диякон из чистого любопытства изучил подробное описание образца, захваченного в одном из боев. Силами заводов бывшего Пангерманского Союза стандартный проект переписали начисто – зауженный на сорок сантиметров корпус; мотор, перенесенный вперёд, к коробке передач; смещенная к корме башня. Машина стала заметно ниже и обрела специфический профиль, за что её иногда ещё называли «башмаком». На лоб повесили дополнительную броню из местного металлопроката, не пробиваемую практически ничем.

Три монстра и много пехоты, на первый взгляд – неполная рота.

— Видите? – прошептал унтер, новый комвзвода.

— «Вижу и ужасаюсь», — привычно процитировал диакон. И только потом подумал, что гусеничная поступь вражеской бронетехники не похожа на чудное явление Пресвятой Девы Богородицы.

— Что делать? – растерянно спросил унтер.

— Вызывай подкрепление, — мрачно ответил пастырь. – Сами не управимся, надо ещё хотя бы отделение стрелков с пулеметами и расчет ракетчиков.

Танки открыли огонь загодя. Их пушки, предназначенные в первую очередь для борьбы с техникой, не могли сравняться с обычной артиллерией, но свое дело делали. Под фонтанами земли и градом камней, смешанных с рваным дёрном, Пастор добежал до новой позиции главного оператора ПТУР.

— Сдвинься, — властно отстранил он наводчика, белого как мел, трясущимися пальцами вращающего колёсики на визоре. Афанасий занял место оператора, протер глаза заранее припасенным платком и приник к окулярам.

— Разгильдяи, — пробормотал он. – Ни черта же не видно. И чему только учились?..

Оператор действительно задал слишком сильное приближение, и почти все поле обзора заняла туша ближайшего «укорота» с характерно приподнятыми передними катками. Машина казалась целиком составленной из прямых линий и углов, никакого сравнения с более плавными формами имперской брони. Афанасий закусил губу и покрутил рубчатое колёсико, отдаляя размалеванное жёлтым и зелёным страховидло. Теперь он видел все три танка сразу, их жадные хоботки орудий, бесконечный бег блестящих, полированных гусеничных лент. Для Пастора остались только машины, «ягеров» он просто вычеркнул из сознания, запретив думать о пехоте.

Перестрелка крепла. Унтер более–менее организовал ответный огонь, но «башмаки» были неуязвимы и готовы протаранить гвардейскую оборону. Рикошеты то и дело расцвечивали броню пучками искр. Кое–где краска поцарапалась, сбитая снарядами и пулями, но на том повреждения и заканчивались.