Там, где горит земля

Штурмовая дивизия «ягеров» почти прошла оборонительные рубежи пехоты, бригада не успевала заткнуть прорыв, и полковнику приходилось решать увлекательную головоломку, сродни перевозке в одной лодке капусты, козы и волка. Бригаде следовало в считанные часы развернуть оборону на слабо подготовленных рубежах, причем так, чтобы с гарантией затормозить противника хотя бы на двое суток. Сделать это можно было, только растянув позиции, так, чтобы неизвестный командир штурмовой дивизии не рискнул идти в обход, подвергаясь контрударам и фланкирующему артогню. Однако, чем шире размах, тем меньше плотность обороны и тем выше шанс того, что враг просто прошибет её, продолжая движение вперёд. Значит, надо организовывать очаги сопротивления, вписывать их в складки местности, готовиться к быстрому манёвру огнем и резервами.

Однажды, очень давно, Петр Захарович услышал сравнение военной операции с музыкальной композицией, в которой важна каждая нота. Всего лишь один несовершенный звук, ничтожное искажение – и музыка уже не радует, а режет слух. То стародавнее сравнение очень подходило к ситуации. Полковник должен был организовать оборону на голом месте, против противника, превосходящего бригаду числом и вооружением, использовав подчиненные части с предельной эффективностью. Ему предстояло сыграть симфонию импровизированной защиты, не допустив ни единой фальшивой ноты.

Зимников отодвинул как можно дальше соображения морали, жалости, да и просто человеческого участия. Люди, которыми он командовал, уподобились шахматным фигуркам, передвигаемым по условной доске. Только эта игра была куда сложнее шахмат, поскольку включала гораздо больше переменных и неизвестных величин.

Но все же, каждый раз, когда в переговорах, быстрых совещаниях и коротких спорах возникала пауза, Зимников непременно старался заполнить её каким-нибудь шумом. Он говорил, что-нибудь указывал или переставлял по столу предметы. Это были неосознанные, почти инстинктивные действия. Полковник боялся тишины, не хотел слышать далёкую канонаду, изредка доносимую порывами ветра под маскировочную сеть полевого командного пункта…

Майор Антон Викторович Гревнев, командир разведбатальона бригады вёл последний бой в своей жизни. Он хорошо понимал, что проживет в лучшем случае часы, а возможно – считанные минуты. Но на душе у офицера было непривычно спокойно и мирно. Насколько вообще можно оставаться умиротворенным в аду стремительной схватки.

Гревнев был из тех, кого иногда называли «вывезенцами», то есть офицером, вывезенным из окружения спецтранспортом. Традиционные представления о чести и обычная порядочность, как правило, обязывали командиров оставаться со своими солдатами, до самого конца. Но Империя не могла позволить себе трату драгоценного человеческого ресурса, каким являлся обстрелянный офицер. Поэтому, когда очередной «котёл» начинал рушиться, их старались эвакуировать в первую очередь, любой ценой и даже против воли. «Вывезенцы» оставались жить, отягощенные виной и стыдом, за то, что не смогли или не захотели разделить участь собратьев по оружию. Их ценило командование, но сторонились сослуживцы – все же устои службы, устанавливаемые десятилетиями, оказывались сильнее соображений практичности и трезвого расчета.

За время совместной службы майор трижды просил у Зимникова возможности отправиться в самое пекло, чтобы искупить вину. Вину перед самим собой, перед совестью, вынужденной пойти на сделку с механической целесообразностью. Полковник сумрачно отвечал: «Запрещаю самоубиваться. Пригодишься».

До сего дня.

«Мне нужно время$1 — говорил Зимников. – «Хотя бы несколько часов, лучше всего — до вечера. Вряд ли они начнут новую ночную атаку, с неподготовленных позиций и в расстроенных порядках. Выиграть время сейчас можно только одним способом.»

Гревнев кивнул, не произнеся ни слова. Окружающее обрело какую-то особенную остроту, скрытый ранее смысл. Клонившееся к закату солнце, теплое, доброжелательное ко всем людям, независимо от цвета знамён. Лёгкий ветерок, овевающий лица. Запах свежеразрытой земли – неизменный спутник возводимых в чистом поле оборонительных рубежей. Голоса людей, перебрасывавшихся резкими, отрывистыми командами. Хрип рации, по которой связист пытался выйти на командование фронта, пока не протянули телефонную линию. Даже лежащая на столе стереотруба и антигазовая маска с мутноватыми стеклами казались исполнены особого значения, как предметы, которые пока не нужны, но очень скоро станут жизненно необходимы.

«Сбей их фланг$1 — приказал полковник, четко и ясно, но так, словно каждое слово было сизифовым валуном. – «Заставь поверить, что это полноценный контрудар и от…».

Зимников замолчал. Наверное, он хотел добавить формальное «и отходи», но в последний момент передумал, не желая унижать себя и майора заведомой ложью. В таких обстоятельствах и с таким приказом не может быть никаких «отходи». Полковник выписывал разведчикам билет в одну сторону, и все это понимали.