Там, где была тишина

Мы скоро увидимся с тобой, сестричка, я приеду в свой родной аул. Будешь у матери, скажи, что Тоушан уже большая-большая и что я целую ее крепко-крепко. А когда я приеду, пусть, она приготовит мой любимый плов с тыквой, яблоками и айвой. Хорошо?»

Дурдыев опустил голову. Костер медленно угасал. Старик протянул руку к письму, изорвал его и бросил в костер. Огонь снова вспыхнул и отразился в его темных прищуренных глазах.

— Ты прав, башлык, — произнес он. — Они отнимут у нас землю, баранов и жен…

НАХОДКА В ТУГАЯХ

Поезд, постояв ровно минуту, ушел на Сталинабад. Из вагона торопливо вышел невысокий человек в черном костюме и серой фетровой шляпе и, минуя крайние пустые мазанки, зашагал по направлению к реке. В руках у него был небольшой сверток. Он, видимо, боялся лишних глаз, так как несколько раз оглянулся по сторонам. Но вокруг никого не было.

Поезд ушел, и тишина вновь плотно нависла над землей. Через несколько минут неизвестный подошел к камышовым зарослям, окаймлявшим берега Аму-Дарьи. Прежде чем войти в тугаи, как здесь называют густые заросли, возникшие на иловых отложениях, он еще раз огляделся, а затем решительно шагнул вперед.

Камыши зашумели своими пушистыми метелками и вскоре вновь затихли. Стояла мертвая тишина. Лето в разгаре. Горячие солнечные лучи щедро согревают и окрестные горы, на склонах которых пасутся овечьи стада, и ровные, как стол, такиры, поросшие кустиками полыни, и солончаки, и густую поросль тугаев. Неподвижно стоят камыши, чуть-чуть покачивая свои еще тугие, не распустившиеся метелки. То поваленные набок, то стройные и прямые, они образуют густые заросли, размежеванные речными протоками да кабаньими тропами. Свои длинные саблевидные листья они купают в коричневой, шоколадной аму-дарьинской воде. За камышовыми стенами — протоки, излучины, старицы, глухие озера.

Есть где спрятаться любому хищнику!

Над густыми переплетшимися зарослями здесь и там поднялись высокие тополя-туранги.

Тихо вокруг, но когда прислушаешься внимательно, то услышишь скрытое биение жизни.

Вот плеснул на реке золотой сазан, и тотчас же в зарослях раздалось квакающее пенье маленькой камышовки. А вслед за нею заскрипели в густой траве яркие длиннохвостые фазаны.

Крякают утки, высиживающие на болотистых островах свои зеленоватые яйца. Взмахнув огромными крыльями, взлетела белая цапля, прежде неподвижно стоявшая на кочке. В небе поют степные жаворонки-джурбаи, проносятся белые чайки и быстрокрылые ласточки.

Приглядись повнимательней, и ты увидишь, как переползает, извиваясь, змея, недавно сбросившая свою шкуру. По скользкому камышовому стеблю поднимается кверху волчонок, — маленькая цапелька, охотник за птичьими гнездами. А если углубиться дальше да пройтись потайными тропами, то можно услышать и грозное хрюканье дикого кабана, а не то и встретиться, чего доброго, с огромной полосатой кошкой — туранским тигром.

А можно еще услышать здесь, в этой глухомани, и другие осторожные, крадущиеся шаги, непохожие на звериные. Многое таят в себе дикие тугаи…

Солнце жжет нестерпимо. Наталья и Макаров стоят в самом конце уже подготовленной насыпи, на тридцать пятом пикете. Впереди — ведут разбивку Родионов и Назаров. Еще дальше маячит красная футболка Серафима. Он держит перед собой полосатую рейку и покачивает ею — от себя и на себя.

Наталья прильнула к окуляру нивелира. Она делает контрольную нивелировку.

— Жарко, — говорит она, отбрасывая со лба взмокшую белую прядку, и вздыхает: — Вот бы сейчас мороженого!

Макаров вспоминает полтавских мороженщиков, развозивших свою холодную, сладкую продукцию в специальных тележках на «дутиках». В тележках стояли банки с мороженым, розовым — клубничным, и кремовым — сливочным.

Он ясно представляет себе, как мороженщик выгребает из банки ложку розового мороженого и накладывает его на круглую вафлю. Сверху прижимается вторая вафля — и ешьте на здоровье.

— Нашла, что вспомнить! — хмуро откликается он. — Ты бы лучше за разбивкой проследила!

Наталья отворачивается.

Макарову становится жаль ее. Она в беленьком, сотни раз стиранном сарафане. Плечи у нее стали почти черными от загара, да и лицо тоже. Ямочки на щеках исчезли. Только по челке на крутом лбу да по частому помаргиванию можно узнать прежнюю Наталью.

Работе она отдается всей душой. Тут уж ничего не скажешь. Как-то ночью ему пришлось быть невольным свидетелем одного интересного разговора.

Он внезапно проснулся, разбуженный негромкими голосами. По голосам он понял, что это говорят Наталья и Николай, вернувшиеся с горного участка дороги, где Макаров собирался развернуть работы. Наталья и Николай делали там нивелировку по трассе нового варианта.

Склонившись над столом, — Макаров ясно видел их тени на стене, — они подсчитывали отметки и что-то вычерчивали. И что-то у них, судя по всему, не клеилось.

— Какая у тебя отметка? — шепотом испуганно спросила Наталья.

— Шестьсот тридцать девять над уровнем моря, — так же шепотом ответил Николай.

Во время съемки он шел вторым нивелировщиком, то есть делал контрольную нивелировку.