Талтос

«Помогите мне!» Где сейчас те, кто подчиняется каждой его команде? Он доказал свое безрассудство, когда отослал их и начал взбираться на это кошмарное место в одиночестве. Его боль была так остра, что он издал тихий звук, словно плачущий младенец.

Он направился вниз. Его не заботило, что он рискует оступиться или что он может в клочья разодрать одежду. По пути его волосы цеплялись за деревья или скалы. Он отдирал их, чтобы освободиться, и шел по скалам, ступая израненными ногами, не останавливаясь.

Барабаны били все громче. Ему приходилось пробираться вблизи них. Он вынужден был слушать завывания дудок и их гнусавые пульсирующие звуки, жуткие и интенсивные. «Нет, не слушай. Заткни уши». Сползая вниз, он старался прижимать руки к ушам, но не мог не слышать дудок — их мрачных каденций, медленных и монотонных, внезапно ударяющих в уши, будто они исходили из мозга, будто испускались его костями, будто он находился посреди них.

Он пустился бежать, упал и разорвал тонкую ткань брюк, рванулся вперед, упал снова, чтобы изранить руки об острые камни и колючие кусты. Но все равно продолжал пробираться дальше, пока неожиданно барабаны не окружили его. Дудки окружили его. Пронзительная песнь заманила его в ловушку, словно в веревочную петлю, и он кружился и кружился, не способный высвободиться, и, открыв глаза, сквозь лесную чащу увидел свет от пылающих факелов.

Они не знали о его присутствии. Не уловили его запаха, не услышали его движений. Возможно, ветер, бывший на его стороне, был с ним и теперь. Он держался за стволы двух низких сосен, как за прутья тюремной решетки, и глядел вниз, на небольшое темное пространство, в котором они играли, танцуя в маленьком нелепом кружке. Как неуклюжи были их движения! Какими жуткими они казались ему!

Барабаны и дудки создавали ужасающий шум. Он не мог двигаться. Мог только наблюдать, как они прыгают и кружатся, отступают назад и отскакивают обратно. Одно маленькое создание с длинными, лохматыми седыми волосами продвинулось в круг и, вскинув вверх крошечные бесформенные руки, вскрикнуло, перекрывая завывания музыки, на древнем языке:

— О боги, смилуйтесь над своими заблудшими детьми.

«Смотри, — сказал он себе, хотя громкая музыка не позволяла ему четко произнести эти слова даже в своем воображении. — Смотри, не позволь себе подчиниться этой песне. Видишь, в какие рубища они одеты, видишь патронташи у них на ремнях? Видишь пистолеты в их руках? Обрати внимание, только взгляни, как быстро они выхватывают оружие для стрельбы и крошечные вспышки пламени вылетают из стволов! Выстрелы звучат в ночи!»

Факелы почти угасали на ветру, затем вспыхивали с новой силой, словно распускались какие-то жуткие цветы.

Он чуял запах горящей плоти, но этого не было на самом деле — это были только воспоминания. Он слышал вопли.

— Проклинаю тебя, Эшлер!

И гимны, о да, гимны и псалмы на новом языке, на латинском языке, и эта вонь от истребляемой плоти!

Резкий громкий крик прорвал шум; музыка прекратилась. Лишь один барабан, возможно два, пробили пару унылых ударов.

Он осознал, что это был его крик, и они услышали его. Бежать? Но почему бежать? Для чего? Куда? Тебе незачем бежать дальше. Ты больше не принадлежишь этому месту! Никто не сможет тебя задержать здесь.

Он наблюдал в холодном молчании, его сердце стучало, пока маленький кружок людей собирался вместе. Толпа медленно двинулась к нему.

— Талтос! — вскричал грубый голос.

Они уловили его запах! Группа рассыпалась с дикими воплями, затем они снова слились в одно целое.

Люди придвигались все ближе и ближе.

Теперь он мог отчетливо разглядеть их лица, смотрящие вверх, пока они окружали его, высоко поднимая факелы. Пламя плясало на лицах, создавало жуткие тени у них под глазами, на маленьких щечках и на месте рта. И этот запах, запах горящей плоти… Он исходил от пламени факелов!

— Боже, что вы делаете? — прошипел он, сжимая руки в кулаки. — Уж не окунаете ли их в жир некрещеного младенца?

Раздался взрыв дикого смеха, за ним другой, и наконец на него обрушилась целая стена шума, окружившая и поглотившая его. Он только успевал поворачиваться — снова и снова

— Неописуемо, — прошипел он, он так рассердился, что уже не заботился ни о собственном достоинстве, ни о неизбежных искажениях своего лица.

— Талтос, — произнес один из них, подошедший поближе. — Талтос.

Посмотри на них, посмотри, как они выглядят. Он потрясал кулаками, приготовившись отражать любые удары, самому нападать, бросать их в воздух и расшвыривать налево и направо, если понадобится.

— Это я, Эйкен Драмм, — крикнул он, узнавая старика, седая борода которого свисала до земли, словно грязный мох. — И Робин, и Рогарт — я узнал вас

— Это ты, Эшлер!

— Да! И Файн, и Юргарт, я узнаю тебя, Раннох!

Он только теперь осознал: здесь вообще не было женщин, ни одной не осталось! Все уставившиеся на него лица были мужскими, теми, которые он знал всегда, но среди них не было ведьм, вопиющих с воздетыми вверх руками. Среди них не было женщин!