Талтос

Роуан не шевельнулась. Она обхватила руками колени. Она не шевельнулась, когда гибкая фигура придвинулась совсем близко, когда Морриган обнюхала ее щеки, шею, волосы. Потом Роуан медленно повернулась и посмотрела на девушку.

«Совершенно не человек, нет, боже мой, совершенно. Что она такое?» — подумал Майкл.

Спокойная и собранная, Роуан не подавала виду, что, возможно, думала то же самое. Но она определенно ощущала нечто похожее на опасность.

— Я могу подождать, — тихо сказала Морриган. — Высеките это на камне — его имя, где он. Вырежьте это на стволе похоронного дуба. Запишите где-нибудь. Спрячьте это от меня, но сохраните, сохраните, пока не придет время. Я могу подождать.

Она вскочила и, снова кружась, покинула комнату, что-то напевая. Ее голос звучал все выше и выше, пока не стал похожим на свист.

Все сидели молча.

И вдруг заснувшая было Долли-Джин очнулась и воскликнула:

— Ох! Ну, что случилось?

— Не знаю, — ответила Роуан.

Она посмотрела на Мону, а Мона на нее, и что-то проскочило между ними.

— Я лучше за ней присмотрю, — заявила Мэри-Джейн, спеша к двери. — А то опять прыгнет прямо в одежде в бассейн или уляжется на траву за домом, пытаясь унюхать те два мертвых тела.

Мона вздохнула.

— Ну и что мать должна сказать отцу? — спросил Майкл.

— Наблюдать. Наблюдать и ждать, — после долгого размышления ответила Мона и посмотрела на Роуан. — Я теперь понимаю, почему ты сделала то, что сделала.

— Понимаешь? — прошептала Роуан.

— Да, — кивнула Мона. — Да, знаю. — Она медленно поднялась на ноги. И уже выходила из комнаты, когда вдруг обернулась: — Я не имела в виду… Я не хотела сказать, что это хорошо — вредить ей.

— Мы знаем, что это нехорошо, — откликнулся Майкл. — К тому же она и мой ребенок, не забывай.

Мона посмотрела на него, беспомощно, страдальчески, как будто ей хотелось сказать тысячу вещей, что-то спросить, объяснить… А потом покачала головой и, повернувшись к ним спиной, тихо направилась к двери. В последний момент она опять оглянулась, и ее лицо вспыхнуло эмоциями. Маленькая девочка с женским телом под вычурным платьем.

«Это мой грех натворил такое, — подумал Майкл, — мой грех выпустил на свет то существо, как будто высвободив его из сердца и ума самой Моны…»

— Я тоже чувствую тот запах, — сказала Мона. — Живого самца. Вы не могли бы его смыть? Оттереть мылом. Тогда, возможно, только возможно, она успокоится, перестанет о нем думать и говорить, и с ней все будет в порядке. А то ведь она может ночью войти в вашу спальню, и вы можете проснуться и увидеть, что она склоняется над вами. Она не желает вам зла. Но вы некоторым образом держите ее в руках.

— Как это? — спросил Майкл.

— Если она не будет делать то, что вы ей велите, вы никогда не расскажете о том мужчине. Очень просто.

— Да, это некое средство контроля, — согласилась Роуан.

— Есть и другие средства. Она так страдает…

— Ты устала, милая, — сказал ей Майкл. — Тебе нужно отдохнуть.

— Ох, мы с ней отдохнем, обнимая друг друга. Только когда вы проснетесь и увидите, как она обнюхивает вашу одежду, не пугайтесь. Хотя это может выглядеть ужасно.

— Да, — кивнула Роуан. — Мы будем готовы.

— Но кто он такой? — спросила Мона.

Роуан повернулась к ней, как будто желая понять, верно ли она расслышала вопрос.

Долли-Джин, наклонив голову, внезапно всхрапнула.

— Кто он — тот мужчина? — настойчиво повторила вопрос Мона, и ее взгляд вдруг стал усталым, даже отсутствующим.

— Но если я тебе скажу, ты должна будешь держать это в тайне от нее. Позволь лучше нам хранить это. Поверь нам.

— Мама! — позвала Морриган.

Зазвучал вальс Рихарда Штрауса — одна из тех чудесных записей, которые можно слушать всю оставшуюся жизнь. Майклу хотелось посмотреть, как они танцуют, но почему-то он не мог.

— Охранники знают, что она не должна выходить? — спросил Майкл.

— Нет, — ответила Мона. — Видишь ли, лучше бы ты их отпустил. Она… она их расстраивает. Мне будет легче с ней справиться, если они уйдут. Она не сбежит — только не от своей матери.

— Да, — кивнула Роуан. — Мы их отпустим.

Майкл не был уверен в правильности такого решения.

Но потом и он кивнул.

— В этом мы… Ладно, будь по-вашему.

Снова послышался голос Морриган. Музыка стала громче. Мона медленно повернулась и ушла.

Той ночью Майкл еще долго слышал их смех, и время от времени до него доносилась музыка — или это был уже сон о башне Гордона Стюарта? Потом клавиши компьютера перестали стучать, и снова раздался смех и мягкий топот ног вверх по лестнице. И юные голоса, высокие и нежные, опять пели ту же песню.

Зачем вообще пытаться заснуть?.. Но он был слишком утомлен, слишком нуждался в отдыхе, бегстве, слишком изголодался по простым хлопковым простыням, по теплому телу Роуан рядом.

«Молись, молись за нее. Молись за Мону. Молись за них…»

— Отец наш, сущий на Небесах, да святится имя Твое, да приидет царствие Твое… — Глаза Майкла широко открылись. — Царствие Твое? Нет. — Чувство внезапно нахлынувшего горя было огромным, но ускользающим. Он слишком устал. — Да приидет Царствие Твое.