Талисман всадника

Обращение «ваше высочество» было совершенно истинным и справедливым. Ведь сидевшего рядом со мной на известняковом парапете молодого человека звали Ольтеном Эльсдорфом, младшим отпрыском покойного Нимеда Первого. Меня грызло сильнейшее подозрение, что принц Ольтен теперь не только младший, но и единственный уцелевший сын короля.

– Какие у меня предложения… – Ольтен дернул плечом и устало сгорбился, сцепив руки между колен. – Ты права: во мнении общества мы наверняка считаемся погибшими, хотя кое-кто может клятвенно засвидетельствовать, что мы уцелели. Рискнуть вернуться во дворец? Боюсь, я исчезну прежде, чем успею встретиться с кем-либо, кто мог бы мне помочь. Я слишком много видел и слишком много знаю. Обратиться к друзьям? В городе найдется десяток-другой людей, согласных предоставить нам убежище, скажем, мои знакомые по временам жизни в Заморе…

Не стоило ему вспоминать Замору. Принц два года пробыл там протектором (говоря по правде, почти некоронованным королем), умудрившись добиться уважения к своей особе и достигнуть немалых высот в деле управления этой беспокойной полуденной страной. Вдобавок Ольтен нашел там подлинное сокровище – свою супругу, юную графиню Кариолу. Представления не имею, как она раздобыла право на графский титул и был ли он хоть немного законным, но твердо знаю иное: принц дорожил ею больше всего на свете, а теперь веселая и бесстрашная Кариола лежит где-то на мостовых Бельверуса и весенний снежок не тает под ней.

Ибо она мертва. Мертва, подобно моим родителям и моему брату.

* * *

Выбравшись из переулка, тянувшегося вдоль ограды нашей усадьбы, я, прихрамывая и поскуливая, устремилась по пустынной ночной улице, стараясь держаться в тени домов. Предвещавший тревогу колокольчик не умолкал, назойливо твердя о необходимости быть настороже и том, что убийцы очень скоро прознают о бегстве добычи. У них наверняка хватит людей, чтобы рассыпаться и прочесать окрестные кварталы. Может, спрятаться?

Быстро обдумав эту идею, я признала ее неподходящей. Не зная здешних укромных уголков, я вполне могу по неосторожности поднять изрядный шум. Он привлечет внимание горожан и меня быстро обнаружат. Вряд ли стоит уповать на людское милосердие. Похоже, Майль оказался прав: в городе вспыхнул настоящий бунт. Узнать бы, против кого он направлен? Против королевской семьи и их сторонников? Против Вертрауэна? Или недовольство плебса обращается на любого, оказавшегося в ненужное время в плохом месте?

При всем незнании жизни я уверенно поделила навестивших особняк в проезде Черного Леопарда людей на две группы. Первая, числом в сотню-полторы, сломала ворота и пыталась разбить парадные двери, а потом шумно и бестолково металась по саду в поисках уцелевших домочадцев герцога Мораддина. Эта орава состояла из горожан низкого сословия и примкнувших к ним отребьев общества, скорее всего, надеявшихся под шумок поживиться добром из разоренного дома. Их клич сводился к незамысловатому «Бей прихвостней Коротышки!», и, как подозреваю, решительность подогревалась уничтоженным незадолго до того содержимым бочонков с каким-нибудь дешевым пойлом. Сам по себе эти люди вряд ли решились бы на такой поступок, как разгром жилища главы зловещего Пятого департамента. Может, их просто науськали на дом Эрде, как собак натравливают на лежбище кабана? Но тогда мне очень хотелось бы знать, кто и зачем это сделал?

Второй отряд явился именно за жизнями членов семьи Эрде. Они прекрасно знали свое дело и, надо отдать им должное, выполнили его почти безукоризненно, если не считать досадной промашки с некоей Долианой Эрде. В книгах я не раз читала: самое опасное – недооценить противника. Лучше заранее считать врага более опасным, чем на самом деле, чем потом винить себя в непредусмотрительности.

Не это ли сгубило моего отца? За долгие годы он привык считать себя никогда не ошибающимся и умеющим предвидеть все возможные повороты событий. А вот такого, какой происходит сейчас – не предусмотрел. И теперь Дане Эрде предстоит выкручиваться самостоятельно.

Кто бы знал, как я боюсь… Стиснутый в ладони кинжал не помогает. Сомневаюсь, что в случае опасности у меня хватит решительности пустить его в ход.

«Однако я сумела прикончить того жуткого типа, что напал на меня у ограды усадьбы!» – напомнила я себе и озадаченно задумалась: как я вообще сумела это проделать, не коснувшись нападавшего даже пальцем? Я не пыталась достать его своей дагой, не сделала ни единого выпада! Зато перед моим «внутренним взглядом» (если считать мимолетное странное видение именно тем «взглядом», коий красочно описывают в своих трудах многоученые философы) предстали какие-то развевающиеся красные нити, и я их с легкостью перерезала. Вроде бы тем самым клинком, что наяву держала в руке. Нити распались – человек умер.