Талисман Шлимана

будешь ли ты о нас помнить.

– Да, в такую жару чего только не начинает казаться, а если еще и экзамены принимать… Как хочется к морю.

– А мне в Градонеж, – снова пожаловался Глеб.

– И об этом я тоже хотел с вами поговорить. Идите сюда, здесь тень. Кабинет у нас будет под теми двумя соснами. Между прочим, мы с вами сидим прямо на селище XII века, а вот тут у них была пристань.

– Смотрите, даже керамика.

– Какой черепочек!

– Насколько вещи долговечнее людей. Даже обидно, сколько поколений ушло, а какой-то кусок горшка остался.

Сосны шумели тихо, и кора у них золотистая, теплая от зноя. Птицы пели.

– Как они называли в летописях эту разноголосицу?

– «Птицы разноличные».

Земля таит в себе следы пепла, боли, разбитую посуду, украшения. И были «мужи мудри и смыслени»1, а кругом был лес и бор велик. По реке плыли ладьи к высокому берегу. Рубили лес, строили храм и ловили зверя. Пировали с князем и дружиной. Была жизнь.

– Семинар мы устроили на хорошем месте, Александр Владимирович, может быть, и мысли к нам придут гениальные.

Глеб относился даже к профессиональным разговорам с эпикурейской жизнерадостностью и юмором. Его волосы и борода, густые, с проседью, плотная фигура контрастировали с внешностью профессора, который был сед, подтянут, худощав. В красивом же лице Анны было что-то тревожное. Она с ожиданием смотрела на Александра Владимировича. На самом деле, зачем надо было встречаться в такую жару? Что случилось? Ее, по выражению Глеба, «высокопоставленный муж», относился к идеям профессора насмешливо, это ее хоть и раздражало, но иногда заставляло задуматься. Они с Глебом давно знали своего учителя и любили его. В натуре Александра Владимировича чувствовалось обаяние академизма старой школы, которое передалось ему еще от учителя его учителя в традициях России XIX века. В соединении с опытом существования в культуре советской эпохи это приводило к особой широте взглядов, так восхищавшей зарубежных коллег. Но иногда вспыхивала в его глазах огнем сдержанная эмоциональность, и во всем этом было что-то влекущее, что чувствовалось в его лекциях, работах, и было хорошо знакомо ученикам. А теперь появилось нечто неожиданное. Профессор отказался от курса лекций, добился гранта, сразу привлек их к своей работе, из эгоистических соображений последнему надо бы только радоваться, но очень хотелось понять, что все-таки за этим стоит.

– Итак, друзья мои, я хочу осмыслить гибель древних цивилизаций. И еще…А здесь тоже жарко, лучше пройдемся вдоль реки. Там хотя бы ветерок. – Они пошли по берегу.

– Вы знаете, я могу себе это позволить. У меня уже столько научных работ, вы тоже многое успели. Мы делали все как надо, вполне традиционно. Но есть еще что-то, сейчас я понял, что самое интересное происходит на грани. Существует же загадка тайны, такой литературный прием – тайна, что-то жгучее. И самое заурядное произведение влечет, если в нем есть эта закваска. Я хочу понять, что нас всех зовет.

Там, где кончается боль и начинается песок, мягкий и теплый. А потом шершавая подстилка из хвои. Где твои губы не язвят, а целуют. И летит песня твоя над фиалково-синим морем.

– Кстати, я получил под это не только грант, но нашел и спонсоров. К вопросу о море – хочу, чтобы мои ученики тоже увидели древние памятники своими глазами.

– Я понял, и нам надо написать бестселлер, чтобы жить в хороших отелях.

– А почему бы нет? Кто сейчас только ни пишет. Мы хотя бы исторические факты знаем.

– Подождите минутку, я, кажется, забыл мои записи на месте древней пристани.

Когда профессор отошел, Глеб сказал:

– Тема наша мне нравится, раньше таких у нас не было, широкая, занимайся, чем хочешь – «Влияние культур и цивилизаций древности на литературу и искусство XIX-XX веков», да и командировки. Хорошо. Люблю путешествовать.

– Во всем этом, знаешь, что радует? Я надеюсь, что наш шеф не предложит нам ехать хотя бы в Ирак.

– Кто знает.

Я смотрел на моих учеников, нарочно отойдя в сторону, чтобы еще раз обдумать, как с ними лучше сейчас говорить, не рассказывая всего, и не вовлекая во что-то, возможно, небезопасное. А ведь сначала тому человеку удалось заинтересовать меня, особенно копией необычного минойского рисунка. Случилось это на прошлой неделе, он сел рядом на конференции и несколько раз пытался со мной заговорить. Он был невысок, полноват, с острой короткой бородкой. Мне запомнились его улыбка и что-то в манере общения, какая-то скрытая то ли наглость, то ли развязность, которая не сразу проявлялась, когда он был в ком-нибудь заинтересован, как во мне тогда. Хотя даже и вначале он говорил с напором и странные вещи.

– Я читал ваши работы, в последнее время вы ведь что-то ищете?

Чтобы как-нибудь от него отвязаться, я неожиданно для самого себя произнес:

– Тайну Атлантиды.

Лучше бы я этого не говорил, похоже, он совсем не понимал шуток. Лицо его выглядело ошарашенным, брови поползли вверх. Но тут я отвлекся, докладчику задали интересный вопрос, когда я снова обернулся к моему собеседнику, он пристально смотрел на меня.

– Значит, так оно и есть. Он был прав. Вы и про Шлимана знаете?