Талисман отчаянных

Внезапно из глубин ее существа поднялась волна даже не гнева, а ярости, поднялась, охватила ее, смыла оцепенение, в котором она находилась с тех пор, как ее запихнули в эту жалкую крысиную нору. Мари-Анжелин вновь была на ногах в прямом и в переносном смысле! Она вскочила с кровати, в которой, возможно, должна была медленно умирать, и несколько раз обошла «свою» комнату, которую правильнее было бы назвать тюрьмой. Истина, которая ей открылась, была крайне неприятна: все это время она не была сама собой! Но пришло время положить этому конец. Чувствительная Мари-Анжелин, пленница волшебной мечты о любви, растаяла, и вернулась несгибаемая дю План-Крепен, последняя в роду Гуго Капета – роду воинов и рыцарей, которые во время Крестовых походов отдали немало своей крови Святой земле. Мадемуазель дю План-Крепен всегда смотрела трудностям в лицо!

Она сунула руку под подушку за носовым платком и нащупала письма – два своих самых драгоценных сокровища, – но перечитывать их не стала, а спрятала на груди. Их правдивость она не подвергала сомнению. Они были ответом на призыв, рвавшийся из глубин ее сердца. Но все остальное? Да, в письмах Гуго просил ее доверять своим «слугам», которые встали на его сторону и тем самым доказали ему свою преданность, но люди остаются людьми, их могли подкупить. Наверное, так и случилось, если ее бросили, неизвестно где, без всякой возможности выжить. Остатки вчерашнего ужина – вот все, что у нее осталось. Кусок черствого хлеба и немного вина в зеленом керамическом кувшинчике.

Вспомнив о еде, План-Крепен поторопилась съесть хлеб, а когда приготовилась выпить вино, вдруг отставила его в сторону и выпила глоток воды. Обычно вечером она допивала вино до конца, а вчера немного оставила… Может быть, поэтому этой ночью она так крепко спала? Может быть, в него подмешивали снотворное, и этим объясняется то ленивое смирение, с каким она выполняла все требования и терпеливо ждала письма, которого ждать больше нечего? Это она-то! Всегда деятельная и непокорная! А что, если Гуго уже нет в живых? И ее тоже обрекли на смерть в заброшенной башне?

Ясно одно, нельзя терять время. Нужно отсюда выбираться. Любой ценой!

План-Крепен оделась, обулась, причесалась. Умываться не стала – воду нужно было беречь! Перебрала дорожную сумку, взяв все самое необходимое и горько сожалея, что не прихватила с собой револьвер. А дальше?

Выйти она могла только через дверь. Окно было слишком узким, к тому же перегорожено металлическими прутами. Да и никаких простыней не хватило бы, чтобы добраться до земли. Значит, оставалась только дверь.

Дверь была дубовой, хотя и подточенная жучком, закрывалась она на два замка и щеколду. План-Крепен занялась замками.

Хотя первое письмо Гуго превратило ее в нежную Мари-Анжелин, она все же не забыла привычки План-Крепен и, собирая дорожную сумку, сунула в нее мешочек из темно-синей кожи, который подарил ей Адальбер, преподав несколько уроков слесарного дела. Замечательный мешочек! Хотя госпожа де Соммьер страшно возмущалась их увлечением открывать всевозможные замки.

– К чему вам эти глупости? Вы что, собираетесь идти по стопам Арсена Люпена[14]?

– Вряд ли. Но непредсказуемость жизни этого разбойника подсказывает, что бывают случаи, когда отмычка решает немало проблем. Никто не знает, что его ждет в будущем.

В мешочке лежала отмычка, напильник, флакончик машинного масла и пинцет. Если прибавить к этим инструментам еще и перочинный ножик, с которым План-Крепен не расставалась с юности, то перед ней был недурной набор средств, способных помочь ей открыть дверь. Принуждения всегда приводили ее в ужас, и она терпела свое странное существование только из-за писем Гуго, погружавших ее в экзальтированную мечту.

Древность замков внушала План-Крепен беспокойство, но она призвала себя к порядку, сделала несколько глубоких вздохов и принялась за дело. Прошло не меньше двух часов, прежде чем она увидела перед собой темную дыру со спускающейся вниз винтовой лестницей.

– Удалось! – выдохнула она. – Теперь в путь.

Главное было не сломать себе шею, спускаясь по крутым щербатым ступеням в полной темноте. План-Крепен всегда замечала электрические фонарики на поясе Жанны и Батиста, когда они приходили к ней. К сожалению, сама она не запаслась фонариком. Нельзя предусмотреть все на свете, когда летишь спасать любимого!

План-Крепен надела пальто, шляпу, перчатки. Руки были грязные, но воды не было. Перекрестилась, взяла сумку в одну руку, а другой ухватилась за перила и начала осторожно спускаться.

Несмотря на ее хваленую несгибаемость, ее сердце колотилось как бешеное. Было бы слишком глупо сломать руку или ногу на пороге свободы. Ступенька, еще одна и еще… План-Крепен благословляла покойную мать, наделившую ее кошачьим зрением, потому что где-то на середине лестницы темнота стала совершенно непроглядной. И хотя в башне было холодновато, План-Крепен обливалась потом. Ступенька, еще ступенька, и вот наконец узкое окно в стене пропустило полоску света. Стало видно, что лестница кончается. И упирается в закрытую дверь.