— Ладно, успокойся. Один из легавых — мой бывший однополчанин. Трупы тут находят часто, так что одним больше, одним меньше… Ладно, старина, спи дальше и держи рот на замке. Это будет наш секрет, понял? Мы ведь с тобой старые друзья и не станем портить себе кровь из-за какого-то убийства на почве страсти!
Гамаш ушел, но Мартен Лорсон больше не мог сомкнуть глаз. Убийство на почве страсти? У него не шел из памяти мужчина в фетровой шляпе и бездыханное тело женщины, лежащее на земле.
Что-то тут было не так.
Мартен Лорсон пытался привести мысли в порядок. Сделать это оказалось непросто, но в конце концов пасьянс все-таки сошелся. Женщина в маске прохаживается перед зданием таможни. Невидимый фиакр останавливается за зданием. Пассажир выходит, вступает в бурный, но короткий спор с женщиной, после чего душит ее и исчезает: «Тагада-тагада-тагада» — стучат копыта по булыжнику мостовой.
«Так, в этом я уверен… Но как объяснить почти мгновенное возвращение убийцы?»
Мартен Лорсон высосал из бутыли последние капли рома, и его вдруг осенило: убийца не мог раздвоиться, значит, в засаде сидел второй разбойник. Точно! Именно он и вернулся, чтобы заглянуть в лицо убитой.
«Если только… А что, если душитель вообще не садился в тот проклятый фиакр?.. Что, если он меня видел? Если он меня видел…»
Мартен Лорсон сунул задрожавшую руку в карман, нащупал там медальон и с трудом сдержал проклятье.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Перед домом номер 18 по улице Сен-Пер стоял человек в пальто с ратиновым воротником и в черном бархатном берете а-ля Ван Дейк. Он делал вид, что разглядывает витрину книжного магазина «Эльзевир». Слева были выставлены книги, посвященные расследованию криминальных тайн, в том числе, полное собрание сочинений Эмиля Габорио. Справа — старинные иллюстрированные гравюрами тома и современные английские издания: «Портрет Дориана Грея» Оскара Уайльда, «Тэсс из рода д’Эбервиллей» Томаса Харди и «Приключения Шерлока Холмса» Артура Конан Дойла.
Утро выдалось хмурое, мелкий дождик моросил не переставая. Тротуары опустели, а вот книжную лавку оккупировали четыре светские дамы в зимних туалетах. Компанию им составлял старичок, похожий на мечтательно-грустного поэта: глубокие морщины на лбу, горькая складка у рта, щегольская бородка.
Морис Ломье прижался носом к витрине: на середине лестницы, ведущей в комнаты второго этажа, стоял Кэндзи Мори, один из владельцев магазина, а приказчик Жозеф Пиньо читал газету, прислонившись спиной к каминной полке с бюстом Мольера. Компаньона Кэндзи, Виктора Легри, нигде не было видно.
Морис Ломье перебрался под козырек подъезда соседнего дома, помедлил несколько мгновений и постучал в стекло привратницкой. «Шевелись, черт бы тебя побрал, ты не можешь просто взять и отступиться!»
Мишлин Баллю бросила чистить морковку и репу. Век подходил к концу, умножая мерзости жизни. Вокруг было полно чудаков, но Мишлин ничему не удивлялась с тех пор, как они с ныне покойным мужем Онезимом переехали в квартал литераторов и студентов. Она едва обратила внимание на хлыща, который мок под дождем. «Наверное, раздает проспекты, — подумала она. — Мог бы выбрать денек получше!»
— О, хранительница прохода, богиня вестибюля, снизойдите до меня, укажите, где живет почтенный мсье Легри.
Мишлин Баллю приготовилась дать нахалу от ворот поворот, но обращение «богиня» прозвучало нежной мелодией для слуха той, которая втайне от всех называла себя Балкис, царицей Савской. Как тут устоять? Она торопливо развязала тесемки фартука, поправила непокорную прядь и указала — пожалуй, слишком торопливо — пальцем на лестницу:
— Второй этаж, слева.
Фатоватый тип, не поблагодарив, начал взбираться по ступеням, и Мишлин рявкнула ему вслед:
— Вряд ли они вас впустят, эти глухие тетери! А ковер тут постелен не для всяких грязных псов!
Кипя от ярости, достойная дама вернулась к своим овощам.
— Старая дура, вот ты кто, Балкис Баллю, чокнутая простофиля, и все тут.
Морис Ломье нерешительно топтался у дверей квартиры. Его отношения с Легри были далеко не самыми теплыми, и Морису было нелегко заставить себя обратиться к Виктору за помощью. Он сделал глубокий вдох и позвонил.
На пороге возникла приземистая матрона с половником в руке. Собранные в пучок волосы держало устрашающее количество шпилек. Остолбеневший Ломье отпрянул назад и заголосил:
— О, незаменимая Амальтея, фея этого дворца, я жажду поговорить с мсье Легри, у меня к нему личное дело.
Эфросинья Пиньо нахмурилась и попыталась вспомнить, где и когда видела этого бесноватого.
— Живет он здесь, но в этот час всегда находится внизу, в магазине, где же еще ему быть! — гаркнула она и, не дав визитеру времени задать следующий вопрос, захлопнула дверь.
«Что это еще за тип? До чего же странные бывают люди! О-хо-хо, грехи мои тяжкие, мало мне других забот, теперь вот еще и дворецким приходится служить! Неужто мсье Мори вообразил, что я превращусь в восьмирукого идола, вроде той гадкой статуэтки, что красуется у него на столике? Я, мать его зятя! Ну уж нет, пусть даже не надеется!»