Талисман

Мы выскочили из ворот и, прижимаясь к стене почтового дома, побежали вперед. Не добежав до угла, где улица Словацкого отделяла нас от дальней дороги и где лежали на земле и свисали над головой сорванные трамвайные провода и целая гуща умышленно обрезанных телефонных проводов, что очень затрудняло переход на другую сторону, услышали мы треск взрывающейся гранаты. Камни, прах, куски проводов, дым, все это столбом взвилось посреди улицы на перекрестке, именно там, куда мы должны были переходить.

— Это из второго окна справа! — крикнул Березюк, прислонившись к углу, скрывающему нас от летящих во все стороны обломков.

Но в тот момент мы услышали знакомый треск. Это наш пулемет отозвался, засыпая противоположные дома градом пуль. Прочистил нам дорогу! Видимо, враг на минуту притих, потому что в нашу сторону ничего не падало.

— Сейчас! — крикнул мне Березюк и побежал вперед, огибая провода, шины, побитое стекло и в тот же миг бежал уже по левой стороне Коперника в направлении города, прижимаясь к каменным стенам, каждую минуту поворачиваясь и подзывая меня рукой.

А меня охватил ужас. Подняв почему-то вверх, сам не знаю зачем, правой рукой гранату, я начал идти вперед. Как-то так медленно ступали мои ноги, такими тяжелыми казались они мне, когда я поднимал их, чтобы переступить провода, словно кто-то гири подвесил к ним. Ужас объял меня, и на миг все мое сознание словно отключилось, а глаза наполнились туманом. На секунду, которая казалась мне вечностью, забыл я — где я, куда иду и зачем… Еще секунда — и я услышал сверху свист, и где-то далеко за мной раздался звук. Это взорвалась, наверное, брошенная сверху граната. И в тот же миг я осознал, что стою на середине улицы и всматриваюсь в балкон первого этажа стоящего напротив почты каменного дома, а первой мыслью, появившейся в моем мозгу, был вопрос, стоит ли еще на нем олеандр, чьи поломанные ветви видно было из нашего окна на почте.

Но это был лишь маленький, крохотный момент, потому что я бежал снова и вскоре оказался у Березюка, который, спрятавшись за косяком каких-то ворот, ждал меня.

— Испугался, что ли? — бросил он мне. — Ничего! А теперь дальше.

И снова побежал вперед, как тень на стене, чем ближе к концу улицы, тем быстрее двигаясь. Уже, наверное, были мы напротив пассажа, когда по крышам каменных домов захлопали пули.

— Видимо, выследили нас, но жаль их потраченных усилий, — крикнул мне Березюк, на миг замедлившись.

Еще момент — и перед нами замелькал пулемет наших караульных, а через минуту мы были уже на Театральной, направляясь к главному командованию в Народном доме.

Я шел как во сне. Сердце все еще молотом билось в груди, в ушах я слышал странный шум. Какие-то люди ходили по улице, и чем ближе к Народному дому, тем больше их становилось.

— Вот видишь, — отозвался ко мне Березюк, — хорошо прошли ведь? Зря только испугался! Да чего бояться? Знаешь ведь, что если попадет в тебя пуля — тогда смерть и больше ничего. Ты идешь и знаешь, что тебя ждет и смотришь тому известному тебе в глаза. В чем здесь страх? Но мы уже дома, — сказал он, остановившись перед военным, стоявшим на стойке у входа в Народный дом.

— С отчетом из главной почты командованию, — сказал он военному, загородившему нам в сенях дорогу.

— Можно! — ответил солдат и мы, пройдя темные сени, поднялись по лестнице.

В одном из залов гимназии, которая здесь помещалась, руководила главная команда нашего львовского залога. Коридорами сновали гражданские и военные, входили и выходили из залов, где находилась команда, слонялись ученики и какие-то дамы, военные заносили амуницию и ружья и сбрасывали их в углу в коридоре.

В одном из залов видно было сквозь открытую дверь несколько стрелков, которые шли видимо караулить, потому что из раскрытого ящика разбирали патроны и прятали их в патронташи и по карманам.

Шум был повсюду, и какое-то нервозное, удручающее настроение носилось по темным коридорам и залам-клеткам.

Вот уже стояли мы в зале командования, и только то было мне удивительно, что никто не дежурил у входа в нее, и всякий кто хотел, имел ли дело или нет, заходил туда, потому что полно было там людей и тесно, как в магазине «Торговля» перед праздниками. Вспомнилось мне, как заходят у нас то ли в «Просвещение», то ли в редакцию, где редакторы курильщики, где и поговорить можно, и газету почитать, ну и закурить дадут иногда…

Справа какой-то пан выдавал пропуска на другую сторону двум, видимо, польским дамам, потому что на польском объяснял им, где стоят наши караулы и как пройти нашу засаду возле сейма. Какие-то двое панов что-то обсуждали с грубым евреем, который, куря папироску, размахивал руками. Чуть дальше стояли кружком паны, которым молодой хорунжий что-то авторитетно объяснял — наверное, пришли разузнать ситуацию, потому что лица у них были поникшие, а глаза, казалось, ловили каждое слово голоусого стратега…

Здесь было еще более шумно, чем в коридоре, и накурено так, что облачко табачного дыма сумраком ложились на комнату.